Кит на отмели - Элизабет О'Коннор
– У них есть твоя фотография, – сказал он. – Я видел ее в темной комнате.
Снимок, сделанный в первый день. Серебристая бумага, пришпиленная к шпагату, на которой медленно вырисовывается мое лицо.
~
Я стояла на краю пляжа, где ветер растрепал мне волосы, отхлестав по губам и скрыв лицо. Вот и зима настала, мужчины надели по две куртки, одну поверх другой, и резиновые сапоги. Когда они не вязали узлы, то дышали на пальцы и потирали руки. Встав цепочкой, они грузили ящики и ведра с рыбой на лодки.
Издалека казалось, будто они движутся как единое тело, каждый в той же темной одежде.
Отец запрыгнул в лодку вместе с Даем, и Дай принялся нагибаться и разгибаться, вычерпывая большим ведром воду из лодки. Сын Дая, Джейкоб, сидел в лодке на берегу, наблюдая за его работой.
Отец заметил меня и помахал рукой. Его шляпу сдуло ветром в воду, и она поплыла, как тюленья голова. Лодки медленно вышли из гавани, и за ними бурлили белые волны, словно кружевная вуаль, стелющаяся к моим ногам.
В их комнате было темно, занавески задернуты. Сквозь них падал единственный луч света, высвечивая пылинки, плавающие вокруг меня. Стояли две отдельные кровати, застеленные шерстяными одеялами с темным шотландским узором. Комната пропахла, как и любое помещение на острове, сеном, сыростью, живностью.
Я начала с секретера у окна, заглядывая в каждый ящик. Обшарила гардеробы, сундук, тумбочку между кроватей. Опять прошлась по ящикам, вытаскивая их полностью, переворачивая вверх дном. Гардеробные дверцы распахнулись настежь, обнажив пустоту. Под кроватями стояла только стопка книг преподобного, темное распятие, снятое со стены.
В моих пальцах засело отчаяние. Я поискала снова, разбросав ящики, разворотив постели. Я выбилась из сил. Бумаги, о которых говорил преподобный Джонс, лежали на тумбочке у кровати. Как только я их подняла, на пол упала знакомая красная нить, растрепанная на конце. В ушах зазвенело. Я поняла, что мои вышивки пропали.
Я уселась на пол, прижав спину к матрасу. Покрутила нить между пальцев, пытаясь успокоить свое дыхание. На глаза попались бумаги, испещренные черновиками и картинками. Я пролистала их – рисунки надгробий, холмов, даже белого угря из западной пещеры. Я увидела свое имя, и оно показалось мне выдуманным. Манод Ллан. 30-01-1920. Я увидела рыбаков – бороды, шляпы, лица. Фигурки бегающих детей, согбенных собирательниц сердцевидок, починяющих сети. Размытые овцы по пути на рыбный рынок.
На одной странице я увидела рисунок кроншнепа, вышагивающего по мелководью приливного озерца. Слова «шторм» и «смерть», аккуратно выведенные рукой Джоаны. Я листала страницы, понимая, что никаких фотографий нет. Это означало, что они прихватили с собой и мой снимок, сделанный Джоаной в первый день. Я перевернула страницу и обнаружила листок с длинными записями. Почерк Эдварда.
Тесное соприкосновение с природой приносит счастье, мало знакомое горожанам, вкупе с отсутствием интереса к материальным благам.
Я провел вечер с семьей моей помощницы. Отец – рыбак, лет 40, рост 5 футов. Две дочери. Одна – моя помощница, другая – маленький ребенок. Старшей 18 лет, не замужем, зрелая, хоть и неопытная. Возможно, выйдет за местного. Ребенок пузатый от диеты – хлеба и рыбы; зубы раскрошились до точек. О матери ничего не известно.
Снизу клякса, напоминающая китовый хвост.
Впервые за долгое время я вспомнила, как нашли маму. Однажды вечером Лукаш пришел с маяка и постучал в дверь. Я пригласила его в дом, пытаясь загородить собой немытую посуду и тарелки с недоеденной пищей. Не глядя на отца, он передал телеграмму и ушел.
Нашу маму нашли на берегу, на большой земле, в двадцати милях, среди приливных луж. Ее нашли две богатые женщины, которые искали окаменелости.
Мы отправились, чтобы увидеть ее на следующей неделе. Я помню, что плавание было спокойным, между приливами. Линос игралась с чем-то в кармане, и когда я увидела нечто белое, то поняла, что это. Достала из кармана и выбросила в море. Линос перегнулась через борт, наблюдая, как оно тонет.
Линос осталась снаружи, в кабинете секретаря, который показывал ей картину на стене – белые кони в ночном поле, и угощал конфетками в обертке из фольги.
Отец и я спустились в морг, где нам вынесли маму на серебристом столе. Человек в белом халате откинул саван. Я взяла ее за руку, и она была холодная. Я заметила тонкую нить, вьющуюся из ее рта. Это не моя мама, а ее видение. Кожа на ее руке была серебряной, наполовину рыбьей. Ноги срослись в одну культю.
Я вспомнила моряка, который прыгнул за борт посреди карточной игры. Неужели и мама так себя почувствовала.
Линос перестала спать. У нее болел живот, и когда она встала с постели, ее ночнушка потемнела от крови.
– Я заболела? – спросила она с горящими глазами.
– Нет, – ответила я.
Я отвела ее на кухню и притащила со двора жестяной таз. Принесла воды, холодной, потому что не хотела разводить огонь и будить отца. Я показала ей, как подмываться, и скомкала ночнушку в ведре с водой. Стояла ночь, и даже Илис спал. Это смахивало на наш секрет. Она оперлась на меня, залезая в таз и плеская на себя воду, ее теплая рука касалась моей кожи.
В постели я легла у нее за спиной, обняв ее за бедра. Я думала, что тепло моих прижатых рук поможет унять ее боли. Полная луна отсвечивала на стену. Линос изобразила пальчиками птичку, выпростала руку и показала тень на противоположной стене.
– Ты привезешь мне чего-нибудь из Англии? – тихо спросила она, изменив положение головы на подушке.
Я не догадалась ей сказать, что никуда не еду, что Эдвард и Джоана уехали.
– Конечно, – солгала я.
Линос вздохнула.
– Я буду делать английские упражнения. Тогда я смогу тебя навестить.
Она засунула свои руки под мои ладони и взяла меня за пальцы. Ее хватка была крепкой, и она неприятно выворачивала мне пальцы, но я не шевелилась. Когда я проснулась, спина Линос вымокла от пота, волосы на затылке завились в безупречные колечки.
К праздничному обеду в честь Мари Луид я выбрала парочку отцовских омаров.
Я перевернула их и проверила, нет ли у них икры. Они были холодные оттого, что находились снаружи, и медлительные. Я приставила нож между их глаз, как показывал отец, и резко надавила.
Сначала я расколола туловище и
