Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
Гален заморгал. Первое впечатление от дома, где, казалось, царил порядок, было превосходным. Но эти бегающие и орущие, подобно варварам, дети… Это признание во лжи – при том что Юлия явно не испытывала чувства вины… Галену больше не хотелось оставаться в этом доме ни секунды. Его самолюбие было уязвлено. Столько неотложных дел, а он…
– Я был врачом двух императоров и не привык к тому, что меня заставляют терять время. Разрешите…
Отвесив поклон, куда менее глубокий, чем в начале, он сделал шаг к выходу. И удивился, когда Юлия схватила его за локоть. Ее ладонь была гладкой и мягкой.
– Мои сыновья здоровы, но подвергаются величайшей опасности, – пояснила она. – И мне нужна помощь знаменитого Галена.
Врач остановился. В других обстоятельствах, наедине с другим человеком, он вырвал бы локоть. Но это ощущение – прикосновение нежных пальцев Юлии, которой было двадцать два, самое большее двадцать три года, к его коже, задубевшей от возраста, ветра и солнца, после стольких знойных дней, проведенных в десятках городов империи, – это ощущение было таким приятным…
– Если нет больных, не вижу, чем я могу быть полезен, – ответил он, невольно сдержав раздражение.
Прикосновение женской руки убаюкивало лучше самого крепкого опиума.
– Мне нужно, чтобы великий Гален кое-что сделал для меня.
Уверившись, что врач не направится к двери, Юлия убрала руку.
Гален секунду-другую смотрел на свой локоть, туда, где его касались пальцы жены наместника Верхней Паннонии.
– В чем же дело?
Он сам удивился своему вопросу, ведь разумнее всего было бы продолжить путь к двери.
– Я должна отправить послание кое-кому, пребывающему за пределами Рима, – ответила она быстро, но по-прежнему тихо.
– Мне вовсе не хочется покидать город в эти дни, – сухо сказал Гален.
На его локте больше не было женской руки, и волшебство, приковавшее к этому дому, как будто ослабло.
– Что бы ты хотел получить за то, что передашь послание? – спросила она и сделала шаг в сторону, встав между Галеном и дверью.
Гален вздохнул и покачал головой:
– Со всем должным уважением… Клянусь Асклепием и всеми богами Греции и Рима, хозяйка этого дома не поможет мне справиться с моими трудностями и невзгодами. Лучше мне уйти.
И он попробовал обойти женщину, чтобы добраться до выхода.
– Мне известно, что немало твоих ценнейших книг погибло в пожаре. – (Гален остановился и пристально посмотрел на Юлию.) – Тебя знают и уважают, – поспешно прибавила она, видя, что наконец-то привлекла его внимание. – Повсюду говорят о великом целителе, служившем императорам. Ты не скрываешь своего горя. Полагаю, многие свитки из дворцовой библиотеки содержали твои заметки и другие сведения, нужные тебе для работы. Теперь их нет.
– Мне? Для работы? – Гален затряс головой. – Госпожа, свитки, сгоревшие вместе с императорской библиотекой, были нужны всему миру. «Я сделал для науки врачевания столько же, сколько император Траян сделал для империи, построив множество мостов и дорог по всей Италии. Я, и только я, смог указать врачебному искусству правильный путь. Да, Гиппократ уже наметил его и даже начал прокладывать, но двигаться по нему стало возможно благодаря мне»[14]. Теперь же я откланяюсь, с разрешения хозяйки дома или без него.
– Я не могу вернуть тебе утраченное, и у меня нет достаточных знаний, чтобы оценить твои свершения в избранной тобой науке. Но я могу предложить любую необходимую помощь. – Ее речь опять убыстрилась, чародейская рука вновь легла на локоть врача. – Если нужны деньги, я дам тебе, сколько захочешь. Ты сможешь заполучить свитки из любого города, а если тебе требуется время, чтобы писать и размышлять, мы с моим мужем сделаем так, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Увы, я неспособна возвратить тебе погибшие рукописи, но у меня есть все средства для того, чтобы ты мог их воссоздать, насколько это в твоих силах. Не знаю, можно ли заново написать эти книги, но если время и деньги могут помочь, ты получишь их в достатке. Взамен я всего лишь прошу тебя доставить послание. За пределы Рима.
После краткого размышления Гален задал ответный вопрос:
– Супруг госпожи выполнит наш уговор?
– Выполнит. Муж уважает меня, и слово, данное мной, – закон для него.
Гален подумал о книгах, которые остались в Пергаме, у Филистиона, хотя тот обещал их прислать; о свитках, которые, возможно, хранились, никому не доступные, в Александрийской библиотеке под присмотром Гераклиана. Но он не хотел ничего просить, считая это преждевременным. Он впервые видел Юлию Домну и никогда не встречался с ее мужем. Может быть, потом… Так или иначе, обещание выглядело заманчивым: он получит время и деньги, чтобы восполнить утраченное.
– Кому надо передать послание? – осведомился он, по-прежнему нахмуренный: его все еще терзали сомнения.
– Моему мужу.
– И в чем же оно состоит?
Юлия произнесла всего одно слово: имя давно умершего, полузабытого императора.
– И все? – удивленно спросил Гален. В голове его лихорадочно закрутились мысли – история Рима была ему хорошо знакома. Наконец он решил, что понял смысл послания, и в упор посмотрел на Юлию. – Пожалуй, мне действительно стоит покинуть Рим.
– Несомненно. Я бы сама это сделала, если бы могла.
Рим Январь 193 г., час седьмой
Гален покинул жилище Северов, не зная, кто он теперь такой: человек, околдованный сиреной, чье пение приведет его в сердце бури, или же глашатай нового мира. Как бы то ни было, рабы вновь обступили его у дверей. Шагая по узким извилистым улицам, они наконец добрались до дома, где Гален задержался ровно настолько, чтобы собрать пару дорожных сумок. Он взял только самое необходимое. Дав указания слугам, которым предстояло следить за домом во время его отсутствия – о продолжительности которого он пока не мог судить, – Гален направился на север, к границам империи.
Дом Северов, Рим
Как только за греком закрылась дверь, между колонн атриума появилась Меса.
– Ты уверена, что поступаешь правильно? – спросила она.
– Уверена, – отрезала Юлия.
– И вновь ты пренебрегаешь распоряжениями Плавтиана, – отважилась сказать Меса.
Юлия улеглась на ложе. Приглаживая тунику, не скрывавшую очертаний ее прекрасного тела, она проговорила:
– Септимию придется выбирать между Плавтианом и мной. Рано или поздно.
XIII. Что решил Пертинакс
Римский Сенат Январь 193 г.
На заседании Сената прозвучало имя Коммода. Тут же раздались крики сенаторов, проникнутые яростью, гневом и жаждой мести.
– Тащить крюком, тащить крюком![15] – восклицали они, имея в виду недавно убитого императора.
По городу все еще ходили слухи, что страшный, ненавидимый всеми сын Марка Аврелия по-прежнему жив. Многие patres
