Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
Никто, кроме супруги Септимия Севера, не мог сказать, чем закончится борьба за власть, и никто не понимал, что́ она говорила. Я имею виду, никто из близких ей людей. Юлиан прекрасно бы ее понял, но он находился в противоположном лагере. Конечно, я пишу все это, обогащенный знанием о прошлом, которое видится мне ясным и понятным: можно без труда истолковать смысл любого события.
Главное заключалось в том, что никто из родственников и друзей Юлии не прислушивался к ней.
Должно быть, жена Септимия Севера чувствовала себя очень одинокой.
Как ни удивительно, вскоре она вспомнила обо мне.
И позвала меня.
Я был погружен в горестные хлопоты, стараясь восстановить свои труды, погибшие в огне, и даже подумывал, не возобновить ли поиски загадочных книг Эрасистрата и Герофила, чтобы заглушить боль от страшной потери. Государственные дела казались мне второстепенными. Юлия знала, что я ими не интересуюсь, а потому представила все так, будто я понадобился ей как врач.
Тогда-то я и увидел ее в первый раз.
XII. Неожиданное предложение
Рим Январь 193 г.
Гален откликнулся на просьбу Юлии Домны скорее по привычке, чем по внутреннему побуждению. Она была супругой чрезвычайно высокопоставленного лица – наместника Верхней Паннонии, который после убийства Коммода стал одним из самых влиятельных людей в империи, наряду с наместниками Британии и Сирии. Старого врача нисколько не волновали вопросы государственной важности, которые решались в переговорах между сенаторами, наместниками вышеуказанных провинций и преторианцами. Гален написал в Пергам и Александрию, попросив выслать копии руководств по лекарственным средствам и строению человеческого тела – тех, которые сгорели в Риме. Некоторые труды Галена, переписанные от руки, как он знал, попали в его родной Пергам и многолюдную Александрию. Но пути сообщения внутри империи стали ненадежными, так что дело обещало быть нелегким и небыстрым.
Галена охватило отчаяние.
Он подумывал, не написать ли кое-какие работы заново. Задача казалась почти непосильной, но главное – она требовала времени и, как любое предприятие, денег. Поэтому он решил и дальше лечить членов могущественнейших римских семейств. Пертинакс, новый император, по-видимому, не желал пользоваться его услугами – его больше заботило удержание власти и сокращение расходов двора. Нужно было срочно найти другого подопечного, не стесненного в средствах. В то утро ему принесли записку: внезапно слег один из сыновей супруги наместника Паннонии. Как вовремя!
Шагая по улицам, Гален видел, как сшибают с пьедесталов возведенные по всему городу статуи Коммода. Их было столько, что требовалось несколько дней непрерывного труда – или даже недель. Сказать по чести, преторианцы, занимавшиеся этим по распоряжению Сената, выглядели хмурыми и работали без особого рвения. Пертинакс по предложению большинства сенаторов издал указ о торжественном damnatio memoriae в отношении Коммода: все изображения бывшего цезаря следовало уничтожить.
Лекаря сопровождало множество рабов, вооруженных кольями. Вообще-то, Галена знали и уважали в городе: он был знаком в лицо преторианцам, сенаторам и многим простолюдинам. Он публично рассекал на части животных и проводил другие опыты, вызывавшие всеобщее изумление. Однажды, например, он показал, что голос исходит не из сердца, а из верхней части тела, вероятно из головы, хотя и кажется, что у людей он идет из груди. Для этого он решительно перевязал голосовые связки свиньи на глазах у толпы людей, ошеломленно наблюдавших, как животное перестает испускать крики боли и как – тут удивление всех присутствующих многократно возросло – вопли возобновились, когда Гален освободил связки. Стало совершенно ясно, что голос не имеет никакого отношения к сердцу. Многие были глубоко благодарны греку за то, что он спас их близких от неминуемой смерти. Слава его была поистине всенародной. Но сейчас настали смутные времена, в городе царили хаос и жестокость, и Гален благоразумно решил не передвигаться по улицам Рима в одиночку, пусть даже его призывала к себе супруга наместника Паннонии, а солнце светило ярко – близился шестой час.
– Сюда, хозяин, – сказал один из рабов, останавливаясь перед высокой и широкой дверью дома Северов.
Гален кивнул, и раб решительно постучал по ней два раза. Вскоре тяжелая деревянная дверь приоткрылась. Гален назвал себя и немедленно был впущен – но без рабов, по обычаю оставшихся снаружи.
Каллидий, атриенсий Северов, провел врача во внутренний двор.
– Госпожа сейчас явится, – сказал он.
Гален встал у края имплювия. Дно бассейна было одной гигантской мозаикой, призванной напоминать о море: рыбы, сирены, лодки ярких цветов… Стены были расписаны охотничьими сценами. Повсюду блеск и чистота. Хозяйка дома знала, как поддерживать порядок, несмотря на долгое отсутствие мужа. Гален пару раз кивнул, как будто вел беседу сам с собой. Он любил порядок, считая его основой всего.
– Спасибо за то, что пришел.
Слегка вздрогнув, врач обернулся. Перед ним стояла тонкая женщина: прекрасное круглое лицо, пухлые губы, более смуглая, чем у коренных римлян, кожа. Юлия Домна. Заморская красавица. Будущий наместник Паннонии взял в жены прямо-таки ослепительную девушку. Если есть возможность выбирать, почему бы не остановиться на лучшем из того, что есть?
– Я любовался росписями, а госпожа ходит очень тихо, – ответил Гален и низко поклонился.
В этом не было ни грана раболепия – лишь почтение к хозяйке благоустроенного дома.
– Их выполнили по велению мужа. Как всякому порядочному военному, ему нравятся сцены охоты, – любезно отозвалась Юлия.
Ее слова звучали упоительно. Гален давно не слышал такого сладостного женского голоса. А может, дело было в ее стройном стане и прекрасном лице? Или во всем этом, вместе взятом?
– Могу ли я видеть больного? – осведомился он, почти опасаясь, что Юлия прочитает в его взгляде восхищение ее красотой и сочтет это дерзостью.
По другому концу атриума с криками пробежали двое детей: один гонялся за другим. Это не очень понравилось старому лекарю: выходит, хозяйка дома не умеет обуздать своих отпрысков. Порядок в этом доме, как видно, не был совершенным.
– Эти сорванцы – мои сыновья, Бассиан и Гета, – объяснила Юлия.
– Похоже, они вовсе не больны, – заметил Гален. – Есть еще один ребенок, которому требуется мое внимание?
– Ты прав, они не больны. Но больше никаких детей у меня нет.
Гален нахмурился:
– Выходит, произошло недоразумение. В послании, полученном мной, недвусмысленно говорится о больном ребенке…
Пока она говорил, Юлия оглядела атриум, убедилась, что в нем больше никого нет, и медленно приблизилась к греку.
– Я солгала, – шепотом
