Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов
Воспоминания разбередили душу, и Дмитрию так захотелось вернуться в то золотое время, что он стиснул зубы и решил: если куда и поеду, то только на Амур.
На следующий день, получив в конторе бумагу с печатью, удостоверяющую, что Вагранов Дмитрий Иванович освобождён по решению Временного правительства Российской республики, он с угольным эшелоном доехал до Тымовского. Южней была территория, занятая Японией в результате войны, на запад шла дорога через горы к посту Александровскому. Там порт, оттуда можно на попутном судне перебраться через Татарский пролив, а дальше до Амура – рукой подать!
Однако надо было не только путешествовать, но и что-то есть и где-то спать. То есть необходимо найти работу.
Дмитрий пошёл по Тымовскому. Посёлок как посёлок – одноэтажные дома, лиственничные срубы, окна в резных наличниках, тесовые ворота. Рабочее время, и на улицах пусто. Правда, кое-где на лавочках у ворот сидят старики и старухи, лузгают семечки, разговаривают о своём стариковском.
Дмитрий подошёл к одной паре бабулек, поздоровался. Ему приветливо ответили.
– А скажите, уважаемые, где тут можно найти временную работу? – спросил Дмитрий.
Бабульки, не торопясь, оглядели высокую, но уже сутулую фигуру, бородатое лицо, вещмешок на плече, и одна ответила, прикрыв сухой ладонью шамкающий рот:
– Вше времянные работы, кашатик, на путине. Нерешт идёт.
– Да какой же сейчас нерест, в конце-то августа? – удивился Дмитрий.
– Погоды были холодные, – пояснила вторая бабуля, – нерест и затянулся. Нерка идёт, кижуч опеть же. Все мущщины наши на реках. Там работы полным-полно. А в городе тута навряд ли сыщешь.
– Поня-а-тно, – приуныл Дмитрий. – А я так надеялся заработать на кусок хлеба да на ночлег!
– А ты, небошь, каторжный?
– Освобождённый. До дому как-то надо добраться. Думаю, попробовать через Александровск.
– Так бы и шкажал, – бабуля встала и призывно махнула рукой. – Пошли, покормлю, а ты про шебя рашшкажешь. Ты ш нами, Евшевна?
– С вами, с вами, – поднялась и вторая. – Ты, Федосья, найдёшь, где гостю постелить, а то и ко мне?
– Найду, конешно, как не найти.
– Спасибо, родные мои! – чуть не прослезился Дмитрий от столь неожиданного милосердия. – Только у меня и копейки нет.
– Нету и не надо, – отозвалась Федосья. – Мне на тот швет вшкорошти, туда и беж копейки вожьмут.
Бабульки не только накормили Дмитрия и выспаться дали, но и указали, где можно сесть на попутный обоз с рыбой в Александровск, и узелок подорожный собрали. А Вагранов им рассказывал про войну с китайцами, про борьбу против самодержавия, осторожно обходя личность самого царя, потому что не раз убеждался, что народ, поддерживая низвержение чиновников, помазанника Божьего не трогал, считал его самого жертвой казнокрадов и обманщиков.
Рыбный обоз – семь двуконных возов свежепойманного лосося в специальных мешках, пересыпанного солью и обложенного водорослями, – направлялся в Александровский порт на рыбозавод. Полсотни вёрст по дороге через горы, по долинам рек – Армудан до перевала и Арково после – должны были одолеть в течение светового дня.
Погода была прохладная, с гор дул порывистый ветер, но небо оставалось чистым, и солнце на участках дороги, не прикрытых тенью деревьев, даже припекало. Каменистая колея то приближалась к бурливой реке, то уползала ближе к тайге, где стройные лиственницы по-семейному обнимались с мохнатыми елями и пихтами, а понизу к ним жались кусты багульника и жимолости. Воздух был насыщен запахами чистой воды, свежей зелени и ликующим настроением свободной природы. И всё это Дмитрий впитывал не только больными лёгкими, а и всем своим существом.
Он сидел на передке телеги, откинувшись спиной на горку мешков, прикрытых для сохранения прохлады простёганным покрывалом, и слушал возницу, который при подъёме дороги спрыгивал на землю, чтобы лошадям было легче тянуть воз, а на спуске забирался обратно и говорил, говорил и спрашивал, спрашивал… Возница Никифор, юркий мужичок средних лет, этакий живчик, рад был безмерно, что на полсотни вёрст получил покладистого компаньона, и не требовал слезать с телеги даже на длинном подъёме, который он называл «тягун». Но Вагранов нередко сам спускался с телеги, чтобы облегчить ход лошадям и угодить вознице.
Говорил он обо всём, что знал, и спрашивал обо всём, что хотел узнать. Рассказал, к примеру, какая красная рыба когда идёт на нерест и почему рыбаки нередко выбирают лишь икру, а саму рыбу выбрасывают. Этот вопрос давно волновал Дмитрия, когда он однажды случайно увидел на берегу речушки целую гору выпотрошенной рыбы, оставленной рыбаками. К счастью, она была достаточно свежая, и каторжане пару дней объедались кетой, зажаренной на костре. Оказывается, когда рыба заходит на нерест очень высоко, у неё весь жир уходит на подъём по реке, мясо становится вялым и невкусным, а икра, наоборот, – лучше некуда!
А самого Никифора интересовало всё – от образования гор до северного сияния или почему в одних землях круглый год зима, а в других – лето. Дмитрия поражала любознательность этого полугородского-полудеревенского человека, живущего на краю света, причём самым странным, на его взгляд, было полное равнодушие того к политике, к войне и революции. Встретившись с бабулями, а теперь с Никифором, ему показалось, что он лучше понял русский народ, проникся красотой его души, его стремлением к справедливости.
Ему несказанно повезло в Александровске: через пролив, в Де-Кастри уходила шхуна с углём для посёлка. Никифор подсуетился, и Дмитрия взяли на борт бесплатно и даже накормили в пути наваристым рыбным супом, что ещё больше укрепило его в понимании русского человека, который делает добро без малейшей для себя выгоды, а просто так.
В Де-Кастри он вдруг снова вспомнил отца. Иван Васильевич сам тут не воевал, но был близко знаком с героями Восточной войны.
– Ты знаешь, Митя, – говорил он, – два простых русских человека, столяр Степан Шлык и казак Герасим Устюжанин, безоружные, встали на защиту русского флага против большого отряда англичан и
