Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев
– Канцелярия депутата Kнессета Розенкрейцера слушает, – ответил на иврите незнакомый женский голос с сильным русским акцентом.
«Похоже, еще не выпустили, – подумал Митя. – Но кто же эта женщина? Сиделка? Тогда почему такой ответ? Соседка по палате? Такого не бывает. И почему по его личному мобильному?
– Леву будьте добры, – сказал он, переводя разговор на русский.
– А ты, собственно, кто? – спросил все тот же низкий женский голос, как оказалось, с сильным акцентом и на русском тоже; уже непонятно, акцентом какого происхождения.
– Я его брат, – ответил Митя. – А кто вы?
– Брат?! – Голос аж взвизгнул. – А ты точно не продавец гербалайфа и многоцелевых матрасов? У депутата Розенкрейцера нет родственников, он сирота.
– Леву позовите, пожалуйста, – спокойно повторил он.
– Может, тебе еще премьер-министра? – Голос явно развлекался. – Задолбал уже. Все, хватит, пошутили и хана.
Неизвестная женщина повесила трубку. Митя позвонил снова.
– Еще раз позвонишь, ублюдок, позвоню в полицию, и за тобой приедут, – вместо приветствия сообщил все тот же женский голос.
И тогда Митя начал орать. Что именно он орал, он помнил нетвердо, но голос с той стороны трубки затих, а через некоторое время он услышал Леву.
– Да не сердись ты так, – сказал Левка. – Это моя ассистентка по законодательным инициативам.
Митя решил не перечить.
– Много приходится работать? – спросил он.
– Уж немало. Ты же понимаешь, теперь мы незаметно стали тем поколением, на чьих плечах лежит груз мира.
Митя почти поперхнулся, но, вспомнив свои еще не совсем утраченные бизнес-навыки, снова промолчал.
– Ты, говорят, огромными деньгами теперь ворочаешь, не давят? – спросил Лева.
– Не огромными. Не преувеличивай. Не о чем говорить. Если бы их еще на благое дело.
– А чем мое дело не благое? – снова спросил Лева, и на этот раз с еще более ощутимым интересом.
– Благое, – согласился Митя. – Кстати, завтра я буду в Иерусалиме. Выйдешь выпить по чашке кофе? Или ты совсем перегружен?
– Как же не выпить кофе с братом? Ты за кого меня принимаешь?
Они договорились о времени, и Митя услышал, как депутат Розенкрейцер предписывает ассистентке записать завтрашнюю встречу в ежедневник, что-то другое перенести, кому-то позвонить и что-то там такое невнятное еще кому-то наврать. Но все это уже было малоинтересным.
Повесив трубку, Митя взял мобильный и с почти детским изумлением обнаружил, что депутат Розенкрейцер в списке Kнессета действительно числится.
На следующий день они встретились за узким столиком, среди желтых каменных стен Иерусалима и еще по-весеннему непожухшей зелени.
Лева обнял его радостными и теплыми объятиями сложившегося политика.
– Как давно я тебя не видел, – сказал он улыбаясь. – Как жена? Как Арина?
– Все хорошо, все в порядке, – ответил Митя. – Как ты? Значит, несешь груз наших общих дел?
– Понемногу. Кто-то же должен это делать. Это наша общая власть.
– Последняя законная власть в этой стране, – сказал Митя, – которой я был бы готов служить, закончилась больше двух тысяч лет назад. С падением Гиркании.
Лева изумленно и недоумевающе на него посмотрел.
– Но ты молодец, – быстро добавил Митя. – Эта страна часто сбивалась с курса. Так что я буду рад помочь твоему делу. А что именно ты делаешь?
– Выходцы из Советского Союза, – объяснил Лева, – несут на себе каинову печать тоталитаризма, государственного антисемитизма и воинствующего атеизма. Мы помогаем в ее преодолении.
– В преодолении каиновой печати?
– Вот именно. Просвещенный мир готов помогать несчастным обманутым людям, выросшим под властью кровавого тоталитарного режима. И деньгами тоже. У нас есть фонд. Хотя в последнее время они стали очень скупиться. Денег не стало хватать даже на самое необходимое.
«Неужели даже на ассистенток по законодательным инициативам?» – подумал Митя; идея про ослов казалась ему более творческой.
– Понятно, – сказал он.
– Хотя в здоровом патриотизме, – продолжил Лева бодро, – как раз нашим не откажешь. Между нами, в отличие от многих местных. Ты же знаешь.
Митя отхлебнул кофе, поставил чашку, снова поднял голову:
– И давно ты Розенкрейцер?
– Так звали моих предков. У меня есть почти все неопровержимые доказательства. Я только, так сказать, вернулся к корням.
Митя кивнул:
– Понятно. Как ты себя чувствуешь?
– Отлично.
– Тебя давно выписали? Никаких рецидивов? Как я за тебя рад.
Лева неожиданно напрягся, вздрогнул и как-то судорожно, по-крысиному огляделся. Но вокруг никого не было.
– Я теперь человек публичный, – тихо ответил он.
– Разве публичному человеку запрещено болеть? – спросил Митя.
– Конечно, можно. Но сколько я себя помню, я здоров. – Он еще немного помялся, потом продолжил: – Кроме того случая, конечно. Ты, как мой брат, должен про него знать.
– Какого?
– Когда за сионистскую деятельность меня арестовали коммунистические палачи, сначала посадили на долгие годы, но потом под давлением мировой общественности сначала выпустили, все-таки уже начиналась перестройка, а потом взяли и посадили в психушку.
Митя внимательно на него посмотрел.
– Ты всегда был видным сионистом, – как бы утверждая, но и с легким вопросом ответил он. – Я всегда тобой гордился. Символом всего лучшего, что было? Всего самого еврейского?
– Об этом не мне судить, – ответил депутат Розенкрейцер. – Но это то, что про меня говорят. Перед тем как меня посадить, мне предложили отречься, но я выстоял.
– Ты молодец.
Они значительно помолчали.
– Кстати, о стойкости, – начал Митя. – Я тут попытался навести справки про нашу семью…
– Бедная наша семья, – согласился Лева, чуть оглядываясь. – Никого не осталось. Все стали жертвами кровавых большевистских палачей. А про какую часть?
– Помнишь, Поля когда-то…
– Поля, Поля… – Лева опустил голову и начал лихорадочно вспоминать. – Тетю Полю убили во время погрома? Или арестовали во время Большого террора, и она исчезла? Погибла во время Катастрофы?
Митя снова почувствовал подкатывающую волну горестного одиночества. «Неужели никого и ничего не осталось? – подумал он. – Даже этот надутый безумец…»
– Я даже не знал, что Полю назвали в честь кого-то, – сказал Митя, отталкивая горечь куда-то туда, как можно дальше, под теплую и удушливую волну полуденного иерусалимского воздуха. – Нет, я имел в виду нашу с Арей московскую двоюродную сестру, которая умерла от передозировки…
Лева вздрогнул и с ужасом отстранился.
– Какая ужасная смерть. Но ты что-то путаешь. У меня никогда не было родственницы с такой ужасной биографией. Я известный политик и конечно бы ей помог. У меня никогда не было такой родственницы. Известный политик просто не мог бы себе это позволить.
– Хорошо, – ответил Митя. – Конечно же, я путаю. Но я узнал семейную историю.
– Ты уверен, что на этот раз ты ничего не путаешь?
– Нет. Не волнуйся. Ничего такого, что могло бы тебя расстроить. Ты ведь хочешь знать, откуда мы пришли?
– Мы пришли из Земли Израиля, – сказал Лева. – Все остальное не имеет значения. После того как злодей Тит поработил наш народ, мы бродили по чужим землям, а потом вернулись в свою землю, которую к тому времени населили захватчики, наследники злодея Тита. Все остальное не имеет значения.
– И тебе неинтересно узнать, что с нами было за это время? – Митя сделал последнюю попытку.
