Руны земли - Георг Киппер
– Фризы не захватывают чужих земель, их дом на чужбине – это их корабль, кнорр, на котором они привозят и увозят товары. Они основали множество виков, торговых поселений, от Фрисланда до нашей Алдейгьи. Эти поселения притягивают богатство, но, если местные власти хотят слишком многого, они просто уходят и не возвращаются. Они богаты торговлей, но главное их богатство – отвоеванная у Рейна и моря земля. Мы держимся за свою землю, за свои святилища и за свои дома, мы с родом Лисицы, с семьей Гордой Илмы, договаривались не о серебре или дани, а о совместных праздниках, совершении обрядов, Ивар сковал союз между людьми и землей, а у фризов возделанная земля покупается и продается! Для них это обычное дело. Земля – главный залог и поручительство их морской торговли. Создавая хорошо обработанную землю, они создают залог, под который могут брать взаймы корабль, серебро или товар.
– Купцы Менахем и Яаков рассказывали мне, что в их краях залогом является долговая расписка, долг выплачивается серебром, а у фризов получается, что залогом является труд семьи, – удивился Инги.
– Да, пока ты в плавании, твоя земля обрабатывается твоей семьей и дорожает. И там и там речь идет о времени. Если ты не вернулся, время, потраченное на выращивание земли, уйдет, увы, в оплату долга. Понятно, что бывает и наоборот – разбушевавшийся Рейн или морской шторм уничтожают хорошую землю, но, если твоя поездка оказалось удачной, ты покупаешь другой участок. Такой подход привел к тому, что фризы давно не занимаются грабежом и считают, что разбогатеть на торговле можно быстрее, чем на войне. Договорившись, они выполняют договор даже через год или два.
– Тогда они должны быть богаче других людей.
– Так оно и есть. Правда, теперь наши северные люди донимают их, так как нет богаче страны, чем этот небольшой Фрисланд. Нет там ни меха, как в Алаборге, ни серебра, как в Хорезме, ни железа, как в Свеаланде, но там живут очень богатые люди. Мы не умеем делать того, что умеют делать они, поэтому самое простое, что может прийти на ум нашему северянину, – это не научиться, а отнять у того, кто имеет.
Река светилась под светлым небом северной ночи. Пьяные дренги вопили похабные песни. Отец рассказывал о фризах и тех переговорах, которые вели связующие. Инги был счастлив, он очень давно не разговаривал со своим отцом вот так – спокойно и без сопротивления. Оказалось, что и от родителей можно узнать нечто новое.
– Самое примечательное во всем этом, – воодушевленно продолжал Хельги, – что Рорик, который после похода на Миклагард был у нас пару лет конунгом Алдейгьи, сейчас защищает фризский Дорестад от северян. Да, он крещен, но не будет же он выжигать тех, кто верит по-другому. Наши старики тогда привязались к его вере, мол, верящие в Распятого никому не дают верить в своих богов. Надеюсь, это просто страх нового. Да и способ думания этих фризов для нас был в новинку. Не каждый верящий в Распятого бога, проповедовавшего прощение, простит слабому его слабость, а фриз, какой бы веры он ни был, молодого купца не обманет и не ограбит. Для наших северян это проявление слабости, для них – общность с людьми одного дела.
Тут Инги вспомнил, что в холодной постели его, возможно, ждет та, с которой он прожил последние месяцы и которая лечила его все эти дни.
– Послушай, я хотел поговорить с тобой о Тордис.
– Отличная девушка, – пожал плечами Хельги, весь еще в мыслях о Рорике и фризах.
– Я не могу ее бросить и не знаю, как быть, – признался Инги.
Хельги долго молчал, они уже дошли до усадьбы кузнеца и остановились у ворот. Собаки начали лаять, им пришлось пойти дальше.
– Скажи ей об этом. Женщина, потерявшая надежду, идет по рукам.
– Скажу, но она ждет решения, а я не могу привести ее к нам в дом.
– Хорошо, что хоть это ты понимаешь, – сказал Хельги, пытаясь вспомнить, предупреждал ли он сына о честном отношении к женщине, чтобы тот не тратил их время, не ломал судьбу. Тордис нравилась Хельги, и он видел, как она относится к его Инги, а сын оказался совершенно неспособным строить собственное будущее: он не выполнил главный совет отца – дружить с Оттаром и поддерживать его, теперь же этот любитель создавать трудности спрашивает его совета.
* * *
После всех этих встреч и разговоров Инги стало понятно, чем все это время был занят его отец. Вовсе не на похороны Инги приехал он. Связующие готовили игру, которая позволит увидеть будущее, возможно, выбрать конунга, настоящего устроителя этой земли. Съехались знающие с востока от вепсов из Алаборга и с тех рек, что под его защитой, с юга от вендов, живущих при Ильмери, и южнее от людей Криве Кривайтиса, прибыли и с запада, от народа ливов и вадья.
Инги со все большим уважением смотрел на отца – он не был богат, но оказался одним из людей, связующих земли.
– Но почему не Ингигерд, ведь она наследница Хергейра?
– Мы не знаем, за кого она выйдет замуж, она лишь знак, лишь связующая и указующая.
– Но почему не Сигмунд, не Хальвдан, не Скули-ярл?
– Каждый из них будет в игре. Сигмунд в прошлый раз отказался стать конунгом этой земли, Хальвдан слишком молод, хотя тоже достоин, Скули-ярл не слишком удачлив, и он совершил злодеяние. Возможно, нам нужен конунг-бонд, заботящийся о работниках на этой земле и о праздниках, объединяющих людей на этой земле. Говорят, Ульвкелль был как раз такой, но не судьба.
– Зачем нам вообще конунг? – не унимался Инги. – Почему мы не можем все решать на тинге?
– Говорят, далеко на западе открыли новую землю, где люди решили устроить жизнь без конунгов. Это возможно, когда у тебя нет воинственных соседей… Но если грозит война, принимающий решения должен быть один. Главная задача конунга – быть защитником в суровые времена и садовником в мирные.
Днем связующие собирались в доме прусских купцов. Опять говорили с фризами, но теперь им отвечал Дабрелис, годи Криве Кривайтиса, и это был тяжелый разговор. Дабрелис говорил о связи мира богов и мира людей и о том, что торговцы пытаются все упрощать и подвергать сомнению, разрушая связь с богами. Вожди воинов тоже искажают эту связь к собственной выгоде. Поэтому между богами и людьми должны быть годи, которые направляют и воинов,
