Руны земли - Георг Киппер
– И ты жив, сын Хельги, – велика же наша удача среди Непогоды Одина!
Инги понял, что дело плохо, спросил, скоро ли будут лекари Торфинна. Тойво ответил, что у Хаварда большие потери и вообще у Сигмунда слишком много раненых, так что лекари не справляются.
Тойво притащил кольчугу и другие вещи Инги, подбросил в костер веток. По его словам выходило, что Велс не взял дани с них, потому что кто-то уже оплатил ее.
– Верно, наши лесные принесли хорошие жертвы за нас!
Тойво до вечера ухаживал за людьми Инги. Наконец осунувшийся Торфинн лично заправил кишки Эрлинга и зашил ему живот. Перед этим его помощники зашили щеку Кнуту и все, что было разорвано и рассечено у других. Бальзамы и мази покрыли раны. У одних кровь остановила свой бег в землю, у других темные ручейки шли медленнее, но лишь оттого, что течь было нечему.
Мрачный Хавард бродил меж костров, пил бьёр и не хмелел. Присев рядом с Инги, он в очередной раз подивился его удачливости.
– Раз у тебя так много удачи, что ее хватает на твоих людей, ты можешь стать большим хёвдингом, – сказал Хавард.
Он попытался расспросить Инги о том, кто и как сегодня сражался, но у Инги сил отвечать не было, за него говорил Тойво. С его слов Инги понял, что благодаря Эрлингу остался жив во время ответного натиска норвежцев. Именно тогда Эрлинг получил удар в живот, выпустивший ему кишки. Инги с трудом вспоминал, как он бился на корабле, но Тойво рассказал Хаварду и о нем. Инги лишь добавил, что на берег его привез стирман-датчанин.
– Пленные говорят, что стирман скейда, на котором мы сражались, был датчанином! Так ты убил его?
Инги помотал головой и, облокотившись на колени, замолк. Потом Тойво раздобыл горячий мед с пряностями и напоил всех у костра. Хлопотливый брат Илмы притащил с корабля кожи и шкуры, уложил раненых на устроенное лежбище, накрыл овчинами и плащами. Теперь Тойво натащил из-за дюн хорошие ольховые стволы и устроил длинный лесной костер, нодью, у какого лесные охотники коротают ночь. Инги с благодарностью думал о брате жены, ему наконец стало тепло, хотя время от времени так трясло, что он просыпался. Всю ночь он не то спал, не то куда-то летел.
В очередной раз проснувшись, Инги, ощущая чье-то тепло рядом, медленно втягивал ледяной воздух, лежал и смотрел в бесконечную высь. Светлый путь из тысяч и тысяч звезд пересекал небо, образуя корень Иггдрасиля, ведущий к Асгарду. Несколько месяцев назад, в ночь после драки на осеннем жертвоприношении, он лежал, обняв Илму, и ощупывал языком лохмотья кожи внутри рта. Он думал тогда, как удержаться на пути, хотя и не представлял себе, что такое путь. Теперь все его тело болело и тихо выло, ощупывая вниманием себя изнутри. Сил думать о своей судьбе не было. Какой-то путь был пройден, но что такое путь, он не знал и теперь. Инги опять заснул и, казалось, тут же был разбужен.
– Эрлинг… Эрлинг… – услышал он плачущий голос Тойво. Инги, пронзенный догадкой, попытался подняться. Прижавшийся к нему Хотнег застонал. Тойво безысходно мычал и вытирал с лица слезы. Белое заиндевевшее лицо Эрлинга, спокойное и торжественное, подтвердило догадку Инги. Он молча смотрел на Эрлинга. Нечто важное могли они сказать вчера друг другу, но не сказали. Инги опять упал на спину, ясное голубое небо светилось холодной высотой.
Тут поднялся Кнут. В теплом платке, с опухшим лицом, наполовину замотанным повязкой, был бы он смешон, если бы не хмурый взгляд.
– Не любил Эрлинг быть в тягость людям, – пробурчал Кнут и отвернулся.
Этой ночью умерло много раненых, особенно из людей Ульвкелля, много закоченевших тел осталось там, где просыпались пленники. Сигмунд не собирался оставлять их в плену, но ночной мороз многим не позволил вернуться домой.
Весь следующий день люди Сигмунда и Исгерд, оставаясь на берегу, лечили раны, чинили одежду и оружие, самые крепкие ладили корабли и снасти.
* * *
После огненных похорон павших, когда пару захваченных кораблей, наполнив телами и оружием, отправили, по древнему обычаю, в море, Сигмунд собрал совет скипперов, стирманов и форингов отрядов. На нем он объявил, что хочет отпустить всех пленных – норвежцев и вепсов – без оружия, но с одеждой и лодками. От них еще вечером выяснилось, что на одном из своих скейдов Ульвкелль вместе с женой ушли на запад, поэтому продолжать вражду Алдейгьи и Алаборга теперь не было причин. Решение Сигмунда поддержала старшая дружина – потери уже оказались велики, а продолжение войны приведет еще и к разорению торгового пути, это хёвдинги понимали лучше других.
После этого Сигмунд держал речь перед несколькими десятками пленных и сказал, что не будет вторгаться в их страну и признает законным правителем Алаборга ярла Скули, которого поставил еще Хергейр, муж его сестры. Пользуясь случаем, Сигмунд рассказал, как ярл отомстил за смерть конунга прошедшей зимой, и пообещал, что скоро тот вернется в Алаборг. Ярла Скули помнили, и весть о том, что он жив, многих порадовала.
На время отсутствия ярла Сигмунд предложил людям Алаборга принять его соратника Вади, сына Вади Смелого. Дружинники вытолкнули Вади вперед. Сигмунд рассказал, как Вади прошел с ярлом от Алаборга до Гётланда и обратно, как сражался вместе с Сигмундом и Скули в Хольмгарде, как вел людей в поход на Мусту-реку против вендов, а вчера сражался против Ульвкелля у мыса Кракунес.
Вади был слишком молод, когда Ульвкелль разбил ярла Скули, но многие помнили разговоры о многообещающем юноше и уж тем более знали его отца, годи аса Фрейра. Оказалось, отец Вади участвовал во вчерашней битве. При этом известии Вади улыбнулся, то ли радуясь тому, что не встретил отца в бою, то ли тому, что никто не подтвердил его смерть.
Сигмунд предложил, чтобы побежденные принесли клятву верности Вади, но тот сам отвел это предложение, сказав, что это дело тинга Алаборга и всех земель, прилегающих к нему, а пока он не нуждается в защите клятвами верности. Люди Алаборга одобрительно зашумели, услышав о таком доверии, но Сигмунд потребовал от них обещания, что никто из них не будет более выступать против правителя или правительницы Алдейгьи.
Воины сняли с запястий обручья и подняли вверх. Сигмунд произнес слова клятвы перед лицом бога ясного неба, все ее повторили. После принятия клятвы верности Сигмунд устроил большой пир, на
