Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина
Прибыв в Париж, мы прямо с вокзала поехали к Агриппине Ивановне. Когда кэб остановился у парадного входа, Папуся, выйдя, позвонил в колокольчик. В следующую минуту дверь открыл слуга.
"Здесь юная княгиня Ворозова, и она желает сей же час увидеться с князем, а если того дома нет, то с его матерью", – твёрдо промолвил Папуся.
"Очень хорошо", – вежливо ответил слуга, но, очевидно, был к нашему приезду подготовлен и получил необходимые распоряжения, так как не пригласил нас войти, а напротив, закрыв перед носом Папуси дверь, оставил того стоять на ступеньках.
Прошло несколько долгих минут, показавшихся мне вечностью. Затем дверь снова открылась, и вышел тот же слуга.
"Месье князя дома нет, а мадам баронесса очень сожалеют, что сейчас не могут принять мадам княгиню, так как консультируются с доктором, – вновь вежливо сказал он. – Однако если Вы будете столь любезны сообщить мне название Вашего отеля, мадам баронесса свяжутся с Вами как можно скорее".
После того, как Папуся назвал ему адрес, тот закрыл дверь, и нам ничего не оставалось, как поехать в отель и ждать.
Прошли сутки, но ничего не произошло, и я весь тот день и бо́льшую часть ночи мерила шагами номер, ожидая, ожидая, ожидая …
В конце концов в одиннадцать часов следующего утра объявили о приходе мэтра Гундерманна. Средних лет и обходительный, тот выглядел именно так, как положено выглядеть типичному юристу из высшего общества, и после парочки вежливых вступлений он нам сообщил, что намерен представлять интересы князя Ворозова и баронессы де Муто́.
"Что Вы под этим подразумеваете?" – спросила я растерянно.
"Я подразумеваю, что, поскольку Вы, мадам княгиня, выразили желание развестись с месье, Вашим мужем, он попросил меня представлять его сторону в этом деле. С этого момента я буду представителем его интересов, как, очевидно, и Ваши интересы будет представлять кто-то из моих уважаемых коллег".
"Но ведь у нас нет никакого дела, – возразила я. – Это правда, что мы с супругом договорились расстаться, но у нас было полное согласие по этому вопросу, и никаких осложнений либо дискуссий ни с чьей стороны не ожидалось".
Адвокат тактично кашлянул, прикрыв рот рукой в элегантной перчатке, и тихо прочистил горло.
"Суть не в том, мадам княгиня, – промолвил он, разглядывая носки своих начищенных ботинок. – Дело касается возможного возникновения неких … э-э-э … разногласий по поводу детей".
"Но отчего? – в отчаянии воскликнула я. – Мой муж мне сказал, что они могут жить со мной, а я пообещала, что он сможет видеть их столько, сколько ему заблагорассудится и когда он пожелает".
"Но, мадам, любому позволено всё обдумать и изменить своё мнение. В данном случае князь решил, что хочет иметь детей у себя по крайней мере шесть месяцев в году, если не восемь". Ошеломлённая, я не могла вымолвить ни слова. Это же было желание Агриппины Ивановны, а не его! Но при чём тут она? Всё-таки это должно было решаться между мной и Алексеем – дети были наши, а не её! И тут я вдруг вспомнила наш последний разговор на террасе.
"Всё состояние в руках у меня, а не Алексея, – сказала она, – и если я захочу, то лишу его пособия, оставив без копейки. Где бы он без меня был? Уже в тюрьме? Или в Сибири? Со всеми его долгами".
Так вот в чём дело! Ему было наплевать на детей, но всё-таки он являлся их отцом, и она сказала ему, что, если он полностью передаст их мне, лишит его средств. Деньги же значили для него так много, что он, естественно, выбрал то, что она велела. О, Боже, Боже милосердный … Но я собиралась за своих детей бороться, бороться за свои права.
Адвокат, очевидно, приняв моё молчание за согласие, опять заговорил.
"Князь будет счастлив назначить Вам, мадам княгиня, весьма хорошее содержание, а также щедрую оплату опеки над Вашими детьми в течение Ваших шести месяцев в году, остальные же шесть месяцев о них он будет заботиться сам".
"Имеется в виду – его мать?" – спросила я.
Адвокат слегка поклонился.
"Если Вам угодно так выразиться, мадам, то да. Юридически князь будет пользоваться своими правами отца дочерей, и по закону они будут принадлежать ему на протяжении его шести месяцев, точно так же, как по закону они будут Вашими на протяжении оставшейся половины года. Однако если он пожелает, чтобы в течение периода, пока дети находятся под его присмотром, о них заботилась дееспособная пожилая дама, скажем, его мать, то он имеет полное право это сделать, точно так же, как это сделали бы Вы, если бы захотели оставить детей на попечении своей матери на тот период, когда они будут Вашими".
О, они всё продумали …
Неожиданно слово взяла Мамуся.
"Я думаю, месье, что с этого момента мы попросим обсуждать с Вами подобные темы нашего адвоката …"
"Но дочери, – перебила её я, – я хочу увидеть их сегодня, как можно скорее!"
Мэтр Гундерманн снова поклонился.
"Для меня станет большим удовольствием устроить столь желанную и вполне естественную встречу, – учтиво произнёс он. – Фактически князь предлагает Вам нанести визит сегодня же днём, ровно в два, если это Вам подходит".
"О, да, да, – вскакивая, воскликнула я, – разумеется, я там буду. Но, – умоляюще повернувшись к Папусе и Мамусе, – я должна купить им какие-то игрушки, какие-то сюрпризы, я же не могу прийти с пустыми руками".
Я лихорадочно стала хватать перчатки и шляпку.
"В таком случае, мадам, я, пожалуй, удаляюсь, – сказал адвокат. – И я передам месье князю и мадам баронессе, что Вы прибудете к двум часам, чтоб обнять своих детей".
"Да, да", – нетерпеливо воскликнула я, а Папуся серьёзно добавил: "В сопровождении своей матери и меня, разумеется".
Когда Гундерманн ушёл, я тут же помчалась покупать для детей подарки и вернулась нагруженная всем, что смогла найти. Пошатываясь под тяжестью занявших наши руки свёртков мы вышли из отеля без десяти два – я, охваченная лихорадочным возбуждением, Мамуся, испуганная и нервозная, и Папуся, чрезвычайно серьёзный и сдержанный.
На сей раз дверь была широко распахнута, и тот же слуга, низко поклонившись, сказал: "Онтрэ́, силь ву пле, Мада́м ля Прансе́сс"65. Затем же, закрыв за нами дверь и, к моему удивлению, заперев её на ключ, он проводил меня наверх, в гостиную Агриппины Ивановны – ту самую комнату, где не так давно мы с Алексеем благословляли её
