Лахайнский полдень - Алексей Анисимов

– Прочитаю после, когда отвезу меч на остров, – тихо сказал Асахи. В голосе прозвучали и клятва, и принятое решение. Крышка захлопнулась, отсекая черный изгиб ножен и белизну письма от остального мира.

Глава 5

Среди тех, кто шатался по Кабуки до рассвета, стало модным заглянуть в бар к Асахи. Городская богема тянулась в «Аомацу» к открытию, надеясь успеть занять одно из заветных мест за барной стойкой. Если мест не оказывалось – а такое случалось всё чаще, – на улице в предрассветные часы выстраивалась шумная очередь, где даже ожидание превращалось в знак избранности.

Театральные трюки с разрубанием мяса в полумраке и подача грубо порубленных кусков рыбы в виде нигири-суси превратились в фирменный утренний спектакль заведения, о котором шептались вполголоса. По закону настоящий меч в Японии мог быть только реликвией, а не рабочим инструментом. Но те, кто приходил в «Аомацу», хранили молчание – словно члены тайного братства. Это было похоже на утренние торги за тунца на рынке Цукидзи, куда пускали лишь сотню счастливчиков. Так и здесь: шестнадцать мест на рассвете доставались лишь тем, кто знал путь и приходил намеренно.

Вакидзаси стал неотъемлемой частью предрассветных представлений. Его появление в луче света за барной стойкой было моментом, ради которого публика стремилась попасть внутрь. Она следила за действом, затаив дыхание. Асахи уже не помнил, когда в последний раз убирал меч в футляр: сама мысль спрятать клинок казалась странной, почти кощунственной. Меч занял свое почетное место на подставке – точной копии той, что стояла в доме Токиари, где покоились оба семейных клинка и которую Асахи оставил вместе с катаной на военной базе. В свете ламп кабинета вакидзаси поблескивал, будто наблюдал за всем в баре и даже сам управлял делами.

С его появлением в заведении, казалось, поселились ками, невидимые покровители или, может, коварные духи, что шепчут только хозяину. А футляр с непрочитанным письмом Токиари из-за тесноты сначала перекочевал под стол, а затем «временно» – на склад бара.

Каждый вечер Асахи повторял один и тот же ритуал, ставший для него чем-то бо́льшим, нежели просто привычка заканчивать рабочий день. Когда за последним гостем бесшумно смыкались двери, он запирал их, заходил в кабинет и, словно совершая тайное служение, доставал вакидзаси из ножен.

Несколько мгновений он просто стоял, ощущая приятную тяжесть клинка в руках. В голове снова и снова прокручивались картины прошедшего утра: как из темноты в ярком луче лампы появляется сталь, как в зале замирают голоса, как свист лезвия рассекает тишину… В финале ритуала он всегда делал полный силы взмах клинком, медленно опускал меч и произносил шепотом одно-единственное слово, будто обращаясь к невидимым свидетелям: аригато19.

И действительно, казалось, что его кто-то слышит. Поток посетителей рос, накатывал всё сильнее, как прилив, подгоняемый луной. Театральное представление с мечом в зале проходило всего раз за утро, после чего бар возвращался к обычной жизни. Но слава «Аомацу» росла уже и без этих трюков: заведение притягивало гостей как самобытный суши-бар само по себе. В нем скрывалась необъяснимая тайна.

И какими бы отточенными ни были движения Асахи, как бы крепко он ни держал ритм работы, справиться в одиночку становилось невозможно. «Аомацу суси» перестал быть тихим уголком для редких любителей суши. Теперь это был живой, шумный организм, жадно пожирающий силы и время. Асахи держался, но усталость накапливалась, и он понимал: скоро захлебнется. Требовалось спасительное весло, чтобы снова выгрести из круговорота жизни.

Когда напряжение стало невыносимым, судьба снова улыбнулась – в бар пришел Рэн. Осознав, что друг из последних сил держится на плаву, он решился на шаг, который откладывал слишком долго: окончательно оставить ресторан дяди и присоединиться к «Аомацу». Для Рэна это оказалось не просто поворотом в карьере, а настоящим вызовом семье. Решение шло вразрез с планами родственников, требовало воли, почти бунта. Но молодой человек отыскал в себе смелость и с юношеской горячностью пошел наперекор, заплатив за свободу дорогую цену: лишился не только работы, но и любой дядиной поддержки. Теперь они стали конкурентами.

Друзья начали работать бок о бок, словно два гребца в одной лодке, налегая на весла, чтобы не замедлить ход ни на миг. Они разделили между собой сутки: Асахи брал на себя закупки и суши-бар в часы пик, Рэн – утренние заказы авторских бенто, приемку товара и дневное обслуживание. Постепенно «Аомацу суси» превратился в отлаженный, как швейцарские часы, механизм, в котором каждая шестеренка знала свое место.

Но с отточенным ритмом пришел новый вызов. Кухня уже гудела, как пчелиный улей, а за дверями так же стояли люди, надеясь попасть внутрь. Иногда казалось, что вот-вот станет легче, однако очередная волна гостей и заказов обрушивалась с прежней силой. Поток рос, ведь само название «Аомацу» притягивало людей. Этот неуправляемый напор требовал порядка, иначе он грозил смести всё на своем пути.

В те дни в Токио появился Хиротоши. Он вышел на пенсию и позволял себе редкие поездки по новым для него адресам. Заглянув в «Аомацу» без предупреждения, он хотел повидаться с Асахи и попробовать суши, о которых уже «кое-что слышал».

Вечер проходил спокойно: за стойкой сидело несколько постоянных клиентов, в зале стоял мягкий гул голосов и едва слышный звон посуды. Но ближе к полуночи дверь бара распахнулась, и внутрь, чуть не сбив плечами кого-то из посетителей, ввалились трое клерков из высокого Синдзюку, деловой части квартала, где небоскребы заслоняют даже луну. Лица их уже раскраснелись от выпитого, галстуки висели криво, а движения были размашистыми и неуклюжими. Они шумно уселись на свободные места, заказали сакэ и закуски. Их смех звучал громко, жесты были вызывающими, и эта разухабистая манера вытолкнула тихий уют бара прочь.

Хиротоши сидел с краю барной стойки и не произнес ни слова. Он просто взглянул на них разок, держа чашку зеленого чая и кивая в такт разговора с Асахи. Тот сразу заметил, как во взгляде его что-то промелькнуло. Хиротоши не спеша поставил чашку на стойку, снял кепку, провел ладонью по взъерошенным седым волосам и слез с высокого стула. Движения были спокойны, даже слишком. Он подошел к веселой компании, вежливо поклонился и произнес спокойно, но твердо:

– Пора по домам, ребята.

Асахи замер – троица резко обернулась на голос. Их мутные взгляды пытались сфокусироваться на невысоком седовласом мужчине, но, как ни странно, на лицах не было привычной наглой ухмылки, с которой спорят или начинают перепалку. Как-то