Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
Асахи не двигался. Он видел перед собой уже не чиновника, не куратора театра, не ярого сторонника прошлого. Он видел отца. Настоящего. Раненого, но… живого.
Кимитакэ выпрямился, словно собрал все силы, что у него еще оставались, и резко поднял меч. Он держал его на вытянутых руках, будто предлагая, даже умоляя:
– Этот меч твой! – произнес он твердо. – Ты знаешь, что с ним сделать.
Асахи чуть не уронил чашку. Этого он не ожидал. Но научившись хорошо сдерживать чувства, поклонился и молча принял меч.
– Я с ним не справился, – продолжал Кимитакэ. – Он сильнее, чем я думал. Его дух… скользкий. Коварный. Он не нападает, нет – он входит в мысли! В желания. Он покусился на моего сына, как когда-то на меня. И теперь я начал бояться. Не за себя – за него. Потому что всё начинается с желания мстить, а заканчивается мечтой умереть красиво. – Он откашлялся и неожиданно заговорил уже другим тоном – спокойнее, ровнее: – Я помню, ты говорил, что знаешь какой-то ритуал. Обряд, который может очистить клинки. Освободить нас от их влияния.
– Да, – с поклоном ответил Асахи, произнося чуть ли не первое слово за весь вечер. – Катана уже в безопасности. Клинок покоится в месте, куда даже свет заглядывает крайне редко. Там никто не ищет войну, никто не знает о нем. Пожалуй… только солнце и я. – Он произнес это с улыбкой.
– Тогда отвези туда и этот, – голос Кимитакэ снова дрогнул, но он справился. – Пусть они будут рядом. Пара дайсё… В покое, тишине. Как положено. Оба меча вместе. – Взгляд его вдруг упал на клинок в руках Асахи. – Только не тяни! – заговорил он с тревогой в голосе. – Этот меч будет шептать тебе, как шептал мне. Сначала слабо. Потом громче. Потом ты начнешь думать, представлять. Делать паузы. Как я… – Кимитакэ поднял взгляд. – Не позволяй ему войти. Он звучит благородно, но в этом нет ни чести, ни света.
Асахи кивнул и на мгновенье задумался. Неожиданно в лице мелькнуло что-то.
– В себя, пожалуй, не позволю ему войти, – процедил он сквозь зубы, – но вот в живот одного человека…
Кимитакэ вскинул голову.
– Ты говоришь… о мести? – Он смотрел на Асахи как на внезапно развернувшуюся бездну, испуганно и неотрывно. – Мой дорогой брат – позволь мне называть тебя так, – я всю жизнь прожил внутри мести. В каждой своей мысли, в каждом решении. Я представлял, как убиваю. Да! Врагов отца, родины, всех, кто отнял у меня мать. – Он сглотнул. – Но сейчас понял: каждый раз, когда мечтаешь о чей-то смерти, умираешь сам. Медленно. Незаметно. И неотвратимо. Любое убийство, даже просто желание – это в конечном счете самоубийство. Не разрушай свою душу такими мыслями…
Он оборвал фразу на полуслове. Мгновение сидел неподвижно, глядя куда-то в сторону, словно что-то решая. И внезапно расстегнул пиджак и вынул из внутреннего кармана тонкий конверт. Бумага была чуть помята, края затерты – ее явно не раз брали в руки. Кимитакэ, почти не мигая, бережно протянул его Асахи.
– Не думал, что отдам его. Но слыша то, что ты говоришь… Это письмо брата! Токиари написал его незадолго до смерти. Может быть, в последнюю ночь… Я нашел его в спальне. Не открывал несколько месяцев. Сначала не мог. Но потом… когда уже стоял над пропастью, прочитал. – Кимитакэ посмотрел прямо в глаза Асахи. – Прочитай и ты, когда придет момент. Если окажешься у черты и не будешь знать, как поступить.
Асахи с удивлением посмотрел на него. Кимитакэ медленно добавил:
– Переступить черту или остаться на светлой стороне! Оно помогло мне сделать правильный выбор. Теперь оно твое.
Он поднялся, медленнее, чем делал это, когда доставал меч из комода. Поклонившись, протянул конверт с последним письмом брата. Казалось, что, отдав вакидзаси, он потерял все силы. Асахи бережно принял послание обеими руками и отметил, что впервые услышал, как Кимитакэ назвал имя Токиари, а не привычное для него отстраненное Котэцу, говоря о брате. Причина их разлада так и оставалась не до конца понятной, как и то, почему Учитель потратил жизнь на поиски ритуала искупления грехов меча. Но сейчас Асахи это показалось не столь важным. Главное, что Кимитакэ был жив, здоров и очевидно принял сторону брата – светлую сторону.
С футляром, в который он аккуратно положил и письмо, Асахи вышел из театра. Встреча оставила теплое, чуть горькое послевкусие, давняя тень обиды братьев наконец рассеялась, и между ними распахнулась невидимая дверь, которую столько лет держали запертой. Только за этой дверью Токиари уже не ждал…
Сумеречный свет улицы казался резким после мягкого тепла театра кабуки, а прохладный воздух моментально смыл запах чая и старого дерева. Асахи направился в сторону Кабуки-тё, словно возвращаясь из другой эпохи в сегодняшний день. Он машинально ускорил шаг: нужно успеть сменить Рэна, которому следовало вернуться к своим обязанностям в ресторане дяди.
Он добежал до «Аомацу суси» и, тяжело дыша, поставил футляр с мечом на полку в своем маленьком офисе в дальнем углу бара. Не удержавшись, он все-таки открыл крышку. Меч лежал, будто незваный гость, наблюдающий за новым хозяином и обстановкой вокруг. Асахи не стал долго задерживаться возле него – за дверьми уже ждала рутина: запах свежей рыбы, стук ножа, разговоры гостей за барной стойкой.
Прошли недели. Письмо и меч превратились в часть интерьера, как старые книги в витрине антиквара. И вот ранним утром тишину бара нарушили хохот и топот – в зал ворвалась шумная компания золотой молодежи, отпрысков политических и финансовых тяжеловесов. Юнцы были в том состоянии, когда ночь уже почти прожита, но силы еще не иссякли: глаза блестели, движения становились резкими, а слова срывались на полупьяный смех. Как и многие в Кабуки-тё, они перемещались от бара к бару, оставляя за собой россыпь опустевших стаканов и обрывки забытых разговоров.
За барной стойкой все разом заказали выпивку и продолжили галдеть, даже не взглянув на Асахи – для них он был просто барменом-иностранцем одного из сотен неприметных заведений квартала, куда случайно занесло их компанию. Только один задержал на нем взгляд, будто слышал какие-то слухи. Он облокотился на стойку, дождался, пока Асахи поставит перед ним стакан и, чуть повысив голос, чтобы услышали остальные, бросил:
– Правда, что шеф на кухне – посвященный воин? И только самурайским мечом работает?
Вопрос моментально зацепил остальных. Кто-то прыснул в кулак, кто-то хмыкнул, а девушка в блестящем платье театрально округлила глаза и протянула:
– Прямо как в кино!
Смех за стойкой
