Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий
Голос замолк, и мы остановились в ожидании. Прошло несколько минут. Вдали, в лесу, заревел второй олень. Наш отозвался. Мы продвинулись вперед на несколько шагов.
Так, осторожно пробираясь вперед, мы вышли на край небольшой поляны. И тут Альберт неожиданно припал к земле и, уткнувшись в нее лицом, заревел совсем как олень.
Но ведь эта поляна принадлежит другому оленю, здесь его тонок. Как же смел пришелец явиться сюда да еще подавать свой голос? В тот же миг в лесу послышался громкий хруст сучьев и красавец олень выскочил на поляну. Он стоял, осматриваясь по сторонам, и чутко прислушивался. Потом неожиданно шагнул вперед, замотал головой и начал изо всех сил бить рогами и ломать какое-то деревце.
Расправившись с ним, он остановился и, вытянув вперед голову, «загукал» и громко протяжно заревел.
В это время на ту же поляну одна за другой вышли три оленухи. Они спокойно разбрелись в разные стороны и стали пощипывать завядшую траву.
Мы сидели, затаившись в кустах.
Самец-олень с минуту постоял на месте и потом уверенно направился в нашу сторону.
Сознаюсь, мне стало не по себе. Я невольно взглянул на дерево, исковерканное могучим животным. А что, как он и с нами так же расправится? Ведь в зоопарке олени в этот период частенько гоняются за людьми.
Вот рогатый богатырь вышел на середину поляны. Теперь от него до нас не более ста шагов. Олень, видимо, снова стал приходить в возбуждение, начал рыть копытами землю и мотать головой. Потом опять вытянул шею, готовясь зареветь.
Но в это мгновение что-то произошло: одна оленуха стрелой бросилась в лес, все остальные и сам олень — следом за нею. Только треск по лесу пошел.
— Нас учуяла, — сказал Альберт, вылезая из куста. — Все дело сгубила, а то бы он рядышком подошел. Ветер-то от него на нас, он и не чует. Эх, жаль, не вышло дело!
А я, признаюсь, не очень жалел о том, что рогатый лесной великан не подошел к нам совсем рядышком. Кто знает, что было у него на уме!
Туры
Мы вышли из леса на поляну. Я взглянул на горы и не узнал их. Снежные вершины розовели на синем утреннем небе. Солнце еще не встало. Но вот засверкал, словно зажегся, самый высокий пик. Следом за ним стали вспыхивать и другие вершины. Значит, там, наверху, уже показалось солнце. А ниже, где горы были покрыты лесом, пока, еще стлался сизый ночной туман. Он медленно поднимался вверх, становился все прозрачнее и наконец совсем расплылся, открыв яркий, умытый росою убор осенней листвы.
Но любоваться этой картиной нам было некогда. Приходилось спешить, чтобы успеть взобраться на вершину горы.
Этот подъем оказался еще тяжелее вчерашнего. Мы продирались через заросли рододендрона, да к тому же лезли по снегу, проваливаясь иной раз чуть не до пояса.
Вот и заросли кончились. Дальше подъем по открытому склону, поросшему мохом. Кое-где среди мха зеленели едва заметные кустики брусники. На некоторых из них уцелели спелые ягоды.
Карабкаясь вверх по склону, я выбился из последних сил. «Да стоит ли лезть еще выше! Наверно, там никаких и зверей-то нет». Я попросил Альберта подняться наверх одному, а если есть что-нибудь интересное, махнуть мне рукой.
Альберт весело кивнул головой и, освободившись от такого медлительного попутчика, быстро, как кошка, стал взбираться вверх.
Прошло минут десять. Я сидел на склоне горы, почти у самой ее вершины, и любовался открывшейся панорамой. Отсюда, с вершины Абаго, на десятки километров виднелись цепи гор. Все они были покрыты лесом и напоминали складки зеленого плюша, расшитого красным и желтым узором… А еще дальше, за ними, шла высокая скалистая гряда главнога Кавказского хребта. Там всюду лежал снег.
Неожиданно легкий свист, раздавшийся откуда-то сверху, привлек мое внимание. Я поднял глаза. На вершине стоял Альберт и делал мне знаки, чтобы я поднимался к нему. И сразу исчезло всё: и усталость, и боязнь сорваться, упасть вниз. Я даже не помню, как очутился рядом с ним.
— Туры вон за тем бугром! — зашептал мне в ухо Альберт. — Ползем по-пластунски…
И мы поползли. Прокравшись так метров сто, я выглянул из-за камня. Впереди была небольшая пологая седловина, и на ней в каких-нибудь сорока-пятидесяти метрах паслось небольшое стадо туров. Их было восемь голов — самок и молодых самцов. Животные мирно пощипывали скудную растительность. Порою, они раскапывали землю копытами передних ног. Покопав немного, они опускали головы. Я пригляделся в бинокль. Туры как будто лизали раскопанную землю. Изредка то один, то другой вскидывал голову, осматривался и, видимо, прислушивался. Но ничто не предвещало опасности, и животные вновь начинали кормиться.
Издали они слегка напоминали домашних коз буроватой окраски, и даже не верилось, что это осторожные дикие звери.
Я слегка привстал, чтобы разглядеть копавшего землю ближайшего тура. И тут-то меня заметил другой. Он издал тревожный звук, похожий на короткий хриплый свист, и в следующий миг все стадо с невероятной быстротой уже неслось вниз по крутому склону.
Я не верил глазам: как же эти звери могли скакать по такой крутизне, не перекувырнувшись через голову и не скатившись в пропасть? Но, ни один тур не сорвался и не упал — все они как будто соскользнули в глубь балки, мгновенно появились на соседнем склоне и скрылись за ним.
— Вот и повидали нашего горного зверя! — весело сказал Альберт.
— Ну и ловки! Ни один не упал, не разбился, — ответил я.
— Да разве это крутизна! Вы бы поглядели, как они со скалы на скалу перелетают, будто птицы. А это что для них — так, лужаечка для гулянья, — засмеялся Альберт. — Ловкий, быстрый зверь. И все же, — добавил мой спутник, — убить из нарезного ружья тура или серну ничего не стоит. Видели, как к ним легко подбираться? Расселины, скалы. Только бы их заметить, а подойти — пустяк.
— Ну, зато лезть за ними на такую вышину совсем не пустяк.
— Это вам с непривычки больно высоко показалось. А для нас такой подъем совсем не в труд. Если бы не заповедник, их тут охотники уже давным-давно выбили бы.
— А как же такую тушу вниз на себе нести? — спросил я.
— Целого тура никто и не понесет. Тут же освежуют, срежут все сало, выберут куски мяса, которые пожирнее, помягче, набьют мешок — и за плечи.
