Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Но довольно слушать лязг и треск самца шотландской куропатки – я должен вернуться к певчим птицам более изящным и вывести на сцену белозобого дрозда: как ни странно, до этого визита мне не случалось ни видеть его самого, ни слышать его песенок гнездового периода. Есть определенное время и определенные редкие дни, когда нас всецело, до забвения всех прочих, захватывают определенные птицы. Такое состояние знакомо всем любителям возвышенного, будь то в природе или искусстве, музыке или поэзии. Вот так и у нашего брата натуралиста (выводя частное из целого) существуют дни канюка, дни ворона, дни дикого гуся и, конечно, дни, отданные тому или иному выдающемуся певцу: черноголовой славке, черному дрозду, коноплянке, каменке или соловью. И даже когда такие дни заканчиваются и определенное настроение подходит к концу, оно не совсем подходит к концу, и мы можем повторить вслед за поэтом, которому открылись более неземные голоса, чем птичьи:
И слышу я с тех давних пор
Их смех, как арфы перебор.
И звук его в душе моей
Всех ядов и плевков сильней[24].
Тем паче, что целью конкретно этого моего приезда был именно белозобый дрозд, потеснив в моем сознании золотистую ржанку и всех прочих. Я хотел узнать его поближе и предвкушал мой день белозобика и соответствующее ему белозобиковое настроение.
Глава XIII. Белозобый дрозд – птица певчая
Вид, о котором почти никто не знает
Черный дрозд, да не тот
Первое впечатление от белозобого дрозда
Его песенка
Сравнение черного и белозобого дроздов
Белозобые дрозды в гнездовой период
Общедроздовые мотивы в исполнении белозобых дроздов
Попытка сравнительного дроздового языкознания
В горных районах, на север от Холмов, белозобый дрозд встречается часто, тогда как в остальной Англии он малоизвестен, в лучшем случае, его, подобно дербнику, хохлатой синице или плавунчику, знают лишь по имени. Между тем уже сама встреча с ним – своего рода упражнение в удивлении. Тогда как типичной реакцией на встречу с новым видом у любителей птиц является пароксизм удовольствия, того, кто впервые увидел белозобого дрозда ждет чувство иного рода, которое мы можем охарактеризовать как неверие своим глазам, граничащее с возмущением. С одной стороны, незнакомец перед нами – очевидный черный дрозд: от черной (до чего пригожей!) окраски до оранжевого клюва оттенка дубленой кожи, и всё в нем дроздовое: хохот, повадки, манера двигаться; с другой стороны, какой же это черный дрозд, мы же ясно видим, что это не наш черный дрозд, старый добрый дрозд наших лесов, парков и садов. Всё оттого, что мы настолько привыкли к уникальности черного, или, как его в XVII столетии называли наши предки, «садового», дрозда – к его разительной непохожести на прочих пернатых в силуэте, окраске, особенностях полета, манере двигаться, голосе, – что не допускаем даже мысли о возможности существования иного черного дрозда. Не оспаривая его принадлежности к своему семейству, мы полагаем его настолько же усовершенствованной версией своих оливково-коричневых в крапинку родственников, насколько грациозная красавица горная трясогузка является улучшенной версией желтогрудого конька, от которого она происходит. Мы, конечно, слыхали, что где-то за морями существуют другие черные дрозды, но это так странно и так далеко, что наш мозг отказывается верить и тотчас об этом забывает. Вид белозобого дрозда снимает покров с наших заблуждений.
Описанный эффект предназначался не мне – я встречал белозобого дрозда во время путешествий по стране и раньше; на Холмы же я приехал послушать его пение, доселе мной не слышанное. Счастье не заставило себя долго ждать. В первый же поход на Акс-Эдж, на старой заброшенной дороге, глубоко размытой и вымощенной незакрепленными камнями, будто дно пересохшего горного потока, я услышал незнакомый птичий голос и, пробежавшись взглядом по обочине, увидел белозобого дрозда, сидевшего на каменном гребне в двадцати ярдах от меня и раз в полминуты высвистывающего свою короткую песенку.
Я внимал ему четверть часа, пока он не улетел, а я не продолжил свой путь, пригубливая радость от нового опыта и не переставая удивляться тому, что эту простую мелодию, которую может напеть или описать словами маленький ребенок, так что вы потом без труда ее узнаете, – что эту мелодию до сих пор не описали в книгах по орнитологии. Не верим, – скажете вы, – учитывая, сколько книг о птицах у нас уже вышло. Тогда прошу, возьмите с полки любую из них и попытайтесь найти в ней какое-либо авторское описание песенки белозобого дрозда. Кое-кто из натуралистов сравнивает ее с пением черного дрозда или дерябы. Оба сравнения неверны: песенка белозобого дрозда состоит исключительно из коротких фраз, как у зябликов или пеночек-теньковок; причем все белозобики поют одинаково, тогда как дерябы и черные дрозды в своих песенках изменяют фразы, и вы не найдете двух одинаково поющих птиц. Различается и само понятие звука. Пение белозобика иногда называют трелями или песенкой из трелей, чем оно, конечно, не является. Как заметил мистер Уорд Фаулер, слово «трель» (warble) по отношению к птичьему пению может быть использовано единственно в мильтоновском смысле:
Источники, звенящие [warbling] ручьи,
Его своим журчаньем [warble] восхваляйте[25].
«В этом смысле, – продолжает Фаулер, – слово „трель“ означает разновидность пения, отличающуюся мягкостью, протяжностью и плавными переходами между звуками». Блестящее определение: именно так поют черноголовые славки, пеночки-веснички и многие другие из наших малых певчих птиц, за что их и прозвали славковыми (warblers).
Как только не пытаются охарактеризовать пение белозобого дрозда: оно и сумбурное, и дикое, и монотонное, и надрывное, и мягкое, и звонкое, но всё это не то; и даже если
