Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Бедные коровы, но, возможно, они правы, и домашние животные, как и их хозяева, за много поколений сроднились с этой бесплодной землей, привыкли к ее холодным зимам на жестком каменном полу, научились обходиться минимальным количеством самого низкопробного корма и в каком-то смысле даже процветать, давая молоко.
Но что касается хозяев, их состояние «всем довольны» не подкрепляется какими-либо следами счастья или живости. У них тусклые, бесцветные лица, а внешними чертами и умом они уступают жителям не только всех окрестных районов, но и, пожалуй, всей Англии, что Северной, что Южной. На детей, как и полагается, смотреть приятней, чем на взрослых, – в них горит огонь, естественный для их поры жизни, освещая изнутри их чумазые личики, среди которых с трудом отыщется хотя бы несколько симпатичных. Как же вышло, что люди холмов стали столь непохожими на своих соседей; откуда эти озабоченность только своими делами и полное безразличие к миру вокруг, превращающие их в ментальных изолятов, словно каких-нибудь богом забытых островитян. Как тягостно мне было заговаривать с их юношами и молодыми людьми, от которых, согласно их возрасту, ожидаешь душевных порывов и рвения, если они хотя бы немного заложены природой, а встречаешь даже не серьезность – торжественность, словно их только что скопом обратили в методизм и теперь им нельзя ни улыбнуться, ни обронить фривольное или пустое слово, ибо невидимый клерк (уши торчком, за одним из них – карандаш наготове) тотчас его подберет и обратит против них. В них не было и следа того пламени, той жизненной энергии, той страсти к музыке, спорту, выпивке, дракам, вообще ко всему хорошему или плохому – всего того, чем славятся их ближайшие соседи ланкастерцы. Что это – почва, высота, скупой климат, тяжелые жизненные условия – что? Но ведь есть и другие места, где жизнь столь же непроста, но чьи жители не выцвели умом, не растеряли энергии и не погасили внутреннего огня. Но хватит, проблемы людей оставим исследователям людей, мое дело – птичье.
Тем более, что стоял конец мая, и на безжизненной угрюмой пустоши или, лучше сказать, в моем новом доме стали безошибочно угадываться первые признаки настоящей весны. Морозы, туманы и холодные ветры теряли хватку, между ненастьями стали появляться просветы, и вот наступил славный погожий день – первый по-настоящему теплый день с августа прошлого лета, как гордо заверили меня местные. Весело зазеленели маленькие поля в каменных оправах, во влажных овражках и у ручьев загорелись желтые огоньки цветущей калужницы. Но самые заметные прикосновения весны к высокой зимноликой пустоши достались черничнику, повсюду растущему среди вереска плотными подушками. Покрывшая его первая зелень была точь-в-точь как проклюнувшиеся листочки дуба,
Насупротив лучей
Тот зело красен, тот позеленей[22].
Этот мир нетронутой природы был домом для множества птиц, ведь по-настоящему я приехал в гости к ним, и что мне было до каких-то там двуногих.
Завтрак в Бакстоне свел меня за одним столиком с человеком, к которому я сразу же проникся величайшей симпатией – таковым был эффект его строгих черт, атлетического сложения и фантастической бороды. Оказалось, что он служит викарием в соседнем приходе, а значит, много ходит пешком, обладает тонким умом и открытым сердцем – какая находка! – несомненно, он разбирается в птицах и расскажет всё, что мне необходимо. Слово за слово, тропинка нашего разговора вывела на нужную тему. Птицы? – сказал он, – вообще-то он в них не очень разбирается, но с недавних пор у него в приходе завелись какие-то здоровенные вороны – громадные и черные, и ему любопытно узнать, кто они. Хотя бы одна всегда трется на виду. Может быть, это грачи, а может, черные вороны, но он не уверен. Но большущие и чернющие – это как пить дать.
Глава XII. Птицы Холма
Разведка в Бакстоне
Кукушки и луговые коньки на Акс-Эдже
Односторонние отношения
Песенка лугового чекана
Голос кроншнепа
Шотландская куропатка
Пролог к Главе XIII
Сколькими разочарованиями чревато такое обращение к местным с птичьими расспросами; наивно забывать о том, что орнитология всегда была слабым местом краеведения, – в деревне гораздо легче найти философа или поэта, нежели натуралиста. Тем не менее мне несказанно повезло, и именно такую редкость я встретил в лице бакстонского лавочника мистера Майки Солта, всю жизнь изучающего птиц своего округа. Правда, его изучения никогда не заходили дальше наблюдений и разговоров, которые, в отличие от записей, он вел весьма охотно. Книг по орнитологии он также не читал. Для него наблюдение за птицами было своего рода разновидностью гольфа, только более благородной: также дающей повод для выпячивания, но без необходимости сквернословить, мухлевать и из приятного собеседника превращаться в невыносимого зануду.
Это он посоветовал мне остановиться на Акс-Эдже, где обитают все интересующие меня пернатые и где после первой вылазки на пустошь у меня сложилось впечатление, что местная птичья фауна на пять шестых состоит либо из кукушек, либо из луговых коньков. Для кукушек с пустоши любимым местом посиделок и утренних встреч служило несколько кособоких от ветра буков, каким-то чудом закрепившихся возле приютившей меня каменной хижины с низко нахлобученной крышей. Начиная с полчетвертого утра громкое и настойчивое «ку-ку» множества кукушек стучалось в мой сон с ветвей и крыши, будто они собирались специально, чтобы меня разбудить. И целый день, мельтеша крыльями, они сновали туда-сюда над пустошью, медленно и бесцельно, словно вычихавшиеся ястребы. И то и дело за пролетающей кукушкой взлетал и ненадолго увязывался луговой конек, казалось, просто в качестве эскорта – во всяком случае, без
