Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Здесь я должен остановиться и пояснить читателю, что в посмертном бытии умерший сохраняет тот облик, в котором умер. Живые не видят его: для них он невидимка, сгусток тончайшего эфира; но мертвые и бессмертные видят его тем самым юношей или уродливым седым стариком с морщинистым лицом, на котором отпечатались следы всех пережитых страданий, тревог и страстей. То же, что касается лица и всего тела, касается и души: злобная и желчная при жизни, она остается таковой и после смерти. Но читателю полагается знать и то, что это не навсегда, поскольку яркая, праздничная атмосфера нового дома несовместима с отметинами старости и невзгод, которые легко стираются от первых прикосновений счастья, и люди вновь молодеют и светлеют душой. К сожалению, старуха пробыла в счастливой стране слишком малый срок, чтобы хоть немного преобразиться как внутренне, так и внешне.
Люди у озера еще не разглядели новенькую, но уже поняли, что к ним идет желчная старуха во всей своей земной старости и желчности; а поскольку люди они были веселые, желания разыграть ее только прибавилось. Не успела старуха подойти, как они сомкнули спины и прокричали: «У нас всё занято. Пройдите поищите дальше!»
Она пошла, но стоящие следом, оценив уморительность шутки, встретили ее тем же криком: «Не видите, бабушка, всё занято, пройдите посмотрите впереди». Она шла, и каждый раз ее посылали дальше, пока, сделав круг, она не вернулась в исходную точку, где была встречена взрывом хохота и криками: «Занято, бабушка!»
В ярости она швырнула удочку оземь и, осыпая проклятьями своих мучителей, бросилась прочь от их смеха; и вот она снова у того самого портала, сквозь который влезла на небеса. Прыжок – и опять под руками шелестят верхние ветви великого дерева, а потом был долгий спуск вниз, на землю. Единственная из смертных, сподобившихся достичь небесной страны, она отвергла ее и вернулась в этот мир, в нашу вечную юдоль. И здесь, пылая безумной яростью и жаждой мщения, она превратилась в огромную водяную крысу, речное отродье, чудовище размером с ретривера, с четверкой громадных зубов, прочных и острых, как стальные зубила, попарно сидящих в верхней и нижней челюстях. Вырыв себе логово в корнях могучего дерева, она принялась подгрызать его корни и ствол. Она грызла день и ночь, без остановок и сна, долгие месяцы и годы. Когда ей случалось выбиваться из сил, она распаляла себя картинами своего уязвленного достоинства и насмешливо хохочущих на берегу озера людей, ярость накрывала новой волной, и она продолжала работу. Всё глубже вгрызались острые зубы в великие корни, всё ближе была сердцевина ствола. Но никто на земле не знал о происках злобной старухи – всё несметное количество сгрызенной древесины она сбрасывала в воду, где ее подхватывало и уносило течение великой реки. Так, поддерживаемая живущим в ней злым духом, крыса довела свое дело до конца – однажды дерево накренилось, покачнулось на могучем ветру и, раскатившись грохотом тысячи громов, упало, всколыхнув нижний мир и до смерти перепугав его жителей. Только теперь, когда исполинская колонна, подпиравшая небо, лежала ничком, перечеркивая землю, ее обитатели поняли, что произошло.
Так не стало великого дерева Калигдавы, а моя история подошла к концу. Я услышал ее в юности от миссионера, который прочитал мне ее из своей книги. Ему ее поведал один мудрый старик – живой хранитель истории и обычаев своего народа.
Признаюсь, у меня не было намерения вплетать ее в канву моего рассказа; более того, приступая несколько часов назад к главе о белой утке, я вообще о ней не помнил. Видением удивительной белизны уток с желтыми клювами – а в ярком солнечном свете на голубой ряби пруда это было настоящим видением – вот чем она должна была ограничиться. Но что я мог поделать, если, как сказано выше, видение это явилось мне как отблеск некоей нездешней страны, где всё, как на земле, но во стократ красивее в неземных лучах. Этот голубой пруд с белыми птицами-лодочками в обрамлении зеленых полей, этот пруд, взъерошенный ветром и осиянный ярким солнцем, был словно внезапное явление, как миниатюрная копия той заоблачной страны.
И вот еще какая мысль мелькнула у меня напоследок. В сущности, первым промельком этой мысли были мои слова о том, что пол-Винчестера вышло бы на набережную Итчена восторженно таращить глаза, если бы белая утка слыла у нас такой же редкостью, как белая ласточка. Как много поистине прекрасных вещей не кажутся нам таковыми просто в силу своей обыкновенности или замаранности о быт! В доказательство приведу пример из английской истории тысячелетней давности. В красавицу, о которой теперь известно только то, что она была дочкой графа, влюбился молодой король, чья безумная страсть к красоте казалась чрезмерной даже в те буйные и дикие времена. Они поженились, но, к несчастью, королева умерла родами, оставив королю сына, который в свое время стал королем. Англия погрузилась в глубокий траур – Англия, за неземную красоту прозвавшая свою королеву… Белой Уткой. Мы можем предположить, что в те седые времена белая утка была редкостью в наших краях и предки рассматривали ее с повышенным вниманием – как мы рассматриваем кого-то редкого и прекрасного, положим зимородка, – отдавая должное его совершенной красоте.
Глава XI. Картины Акс-Эджа
Орнитологи-счастливчики
О плюсах, которые дают ограниченные возможности
Акс-Эдж
Бедные фермы
Люди холма
Весна в Акс-Эдже
Современный орнитолог – представитель многочисленного племени с существенными внутриплеменными различиями в том, что касается вкусов, привычек, амбиций и, главное, толщины бумажников. Кое-кто из нас может позволить себе роскошь провести всю жизнь в погоне за пернатыми редкостями: исчезающими видами, эндемиками, либо же скрытными и осторожными птицами, которых увидеть – уже праздник. Стратегия прекрасна, спору нет, вот только мало у кого имеется
