Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Осветив таким образом глубины сознания, я могу легко войти в разум моего улыбающегося читателя и позволить себе улыбнуться в ответ. Ибо с чем в данном случае соотносится описанный объект (белая утка)? Какие воспоминания, представления, в том числе предвзятые, из тех, что есть в хранилище, ассоциируются с ним и берут его под конвой? Конечно, об утке, какой читатель ее знает, видит и ест всю свою жизнь, – банальной утке с птичьего двора, – грузной птице с походкой вразвалочку и страстью барахтаться в конских прудах и лужах с грязью. Птице, которую откармливает на продажу птичница, в то время как ее муж откармливает свиней. Если у читателя и найдутся благостные воспоминания и ассоциации, связанные с уткой, они будут отнюдь не эстетического свойства, но приведут его за стол, где утка, вкусная и ароматная, устроилась без перьев, в сезон украсившись зеленым горошком.
На вопрос, как мне самому удалось избежать этих неловких, если не сказать, унизительных, ассоциаций, я дам единственный возможный ответ: они были вытеснены ассоциациями другого порядка в раннем детстве, когда я еще не нажил хранилища с представлениями и смотрел на мир глазами ребенка, свободного от предубеждений (в отношении всего, кроме молока). Возможно, именно тогда я впервые увидел белую утку и всем сердцем восхитился ей. В любом случае, это чувство давнее. Помню, как несколько лет назад, прогуливаясь вдоль широкого и мелкого в том месте Итчена, я остановился, залюбовавшись белой уткой, плывущей чистыми протоками меж островов цветущего мимулюса. Глубокая растительная зелень делала белое оперение утки еще белее, а желтый клюв чудесно гармонировал с желтыми цветками. «Будь белая утка у нас в Англии такой же редкостью, как белая ласточка или белый черный дрозд, – подумал я тогда, – пол-Винчестера бросило бы все дела и высыпало к реке, чтобы, раскрыв рты, поглазеть на это чудо».
Сколько раз проходя или проезжая верхом, я останавливался и предавался чудесному зрелищу, но сегодняшние белые утки – утки-лодочки, утки-светильники на голубом пруду средь зеленого поля – были особенно восхитительными. В их красоте было что-то сверхъестественное, что-то, вызвавшее в моей памяти первобытный миф о небесной стране, куда попадают умершие, где столь же обильно, как на земле, растут деревья и цветы, где водятся все земные звери и птицы, включая уток, только там они гораздо прекрасней. То, что эта страна существует, доказать просто: воздух, он же эфир, не имеет цвета, и это синее вдали на самом деле – воды, деревья и горы небесной страны; только она так далеко, что отсюда мы не видим ничего, кроме ее голубого цвета. Но сквозь великую бескрайность глядят порталы, или Окна, через которые во тьме на нас проливается ее ясный алмазный свет, который мы зовем звездами.
Как же попасть туда, умерев? Может, подобно парящей птице, взлетать всё выше, и выше, и выше, и вуаля? Но, мертвые, хотя и летают, как птицы, не могут парить в поднебесье, и нет такого бестелесного духа, чьи крылья способны занести в такую высь. И всё же, умирая, мы всеми мыслями и желаниями стремимся в эту страну, не находя себе покоя и радости здесь, на земле, где, невидимые для земных глаз, мы блуждаем, сторонясь людей, избегая даже собственной семьи и лучших друзей, ибо невыносимо быть рядом с теми, кто нас не видит, не слышит и не помнит. Поэтому днем, когда вокруг полно людей, мертвые бегут в леса и пустынные места, где прячутся до прихода ночи – часа, когда, обернувшись совами, козодоями, чомгами, коростелями и прочими ночными пернатыми скитальцами с дикими и печальными голосами, они блуждают по земле. Ночь за ночью бродят они, выплакивая свое горе, встречая друг друга, донимая друг друга одним и тем же вопросом: куда бежать, чтобы вырваться из этого земного круга и попасть наконец в страну мертвых, но никто не может дать ответ, ибо все они связаны одной бедой, поисками выхода. Но вот, спустя месяцы или годы скитаний, они приходят на край земли, где видят огромную стену и колонны, подпирающие необъятную бескрайность неба; и здесь, у стены, они отыскивают какой-то способ подняться наверх, в счастливую страну, домой.
А ведь когда-то было иначе. В прежние времена добраться до небес было плевым делом, и люди как по ту, так и по эту стороны могилы хорошо знали путь. Дорогой служило дерево у реки, такое высокое, что верхние ветви достигали небес. Вообразите, каким оно было огромным, если сто человек, взявшись за руки, не могли его обхватить! Под его сенью было достаточно простора, чтобы собрать за трапезой целый народ, и у каждого было свое место. На ветвях повыше гнездились большие птицы, а еще выше – другие большие птицы: орлы, грифы и аисты: задрав голову, можно было увидеть, как они чертят круги, взмывая всё выше и выше, становясь черными точками на голубом, но дерево возносилось и над этими точками, туда, куда не долетало даже зрение, и там таяло в универсальном голубом растворителе неба. По этому-то дереву мертвые и поднимались в свой новый дом, то по-обезьяньи карабкаясь, то по-птичьи перескакивая и перелетая с ветки на ветку, пока у самой верхушки не оказывались у входа в портал, ведущий в великую бескрайность, и сквозь него попадали в царство света и красоты.
К несчастью, дерево давно упало, ах, давно, очень давно упало! Если вы дадите себе труд обыскать всю землю в поисках самого древнего старика – да вот же он, сидит в хижине, понурив голову: вылитый мертвец, когтистые пальцы сжаты на коленях, пергаментная кожа изборождена сотней морщин, волосы белые, и глаза тоже белые, от слепоты, – и если вы спросите его про дерево, он ответит вам, что упало оно не на его веку, а много веков назад, возможно, на веку его деда, или прадеда, или даже еще раньше. Выслушайте же о том, как оно вышло, и скажите, найдется ли во всей мировой истории страница печальней?!
А вышло так, что умерла одна злобная старуха. Очень злобная старуха. Доковыляв до дерева, она в соответствующие сроки влезла на небо и была рада оказаться в таком светлом и прекрасном месте. Взалкав после долгого карабканья, она расспросила встречных, где ей подкрепиться, и те в самых дружелюбных выражениях объяснили ей, что наилучший способ раздобыть еду – порыбачить в одном из озер, до которых подать рукой.
