Мифология советского космоса - Вячеслав Герович

Космонавты были встроены в пропагандистскую машину против их воли и испытывали сильный дискомфорт. Главные темы, интересовавшие космонавтов (технические аспекты космических полетов, аварийные ситуации на орбите и планирование будущих полетов), были исключены из их публичных выступлений. Космонавты должны были выполнять заранее заданный алгоритм в программе космической пропагандистской машины, подобно тому как сами они должны были встраиваться в систему управления своим космическим аппаратом. Ни та ни другая машина не оставляла им пространства для инициативы. Подобно тому как космонавты пытались усилить свой контроль над космическим кораблем, они стремились сами управлять своей ролью в обществе. И подобно тому как космонавты не могли быть идеальными автоматами на борту, они не стали идеальными ролевыми моделями на общественной арене.

Медиум иногда искажает суть послания. Можно даже предположить, что своей популярностью космонавты были обязаны не идеализированному пропагандистскому образу, транслируемому по всему миру, а их человеческой стороне, которая просвечивала сквозь этот образ, несмотря на все усилия их наставников скрыть ее. Возможно, именно история обычных людей, оказавшихся в экстраординарных обстоятельствах, показалась публике более гуманной и вдохновляющей, чем рассказы о суперподвигах суперменов.

Глава 7. Вспоминая советскую космическую эру. Миф и идентичность в постсоветской культуре

Роман Виктора Пелевина «Омон Ра» (1991)– мрачная пародия на официальную историю советской космической программы. Главный герой, Омон Кризомазов, вдохновленный советской пропагандой, проходит изнурительную подготовку космонавта, принося по пути много личных жертв только для того, чтобы обнаружить: героический полет на Луну без шанса вернуться назад живым, к которому он готовился,– всего лишь инсценировка, разыгранная перед камерами в возведенных под землей декорациях. Более того, он узнает, что вся советская космическая программа – обширная мистификация с использованием примитивных технологий, лежащая в основе показного образа технологической утопии. Карнавальное ниспровержение Пелевиным советских ценностей выходит далеко за рамки космической программы: полет на Луну олицетворяет здесь всю советскую цивилизацию с ее пустыми обещаниями, технологическими проектами «потемкинских деревень» и реальными человеческими жертвами. Роман посвящен «героям советского космоса», то есть не реальным космонавтам, а всем людям, застрявшим в политическом, географическом и культурном пространстве советской системы704. Насмешка романа над агиографической историей советской космической программы вызвала жаркую полемику. Пелевину отказали в присуждении литературной премии «Русский Букер», обвинив его в том, что он «работает в пространстве культуры, но как компьютерный вирус, уничтожая это пространство»705.

В этой главе исследуется судьба мифов советской космической истории в постсоветской культуре. В сегодняшней России, которая утратила свои прежние коммунистические идеалы и все еще ищет объединяющую «национальную идею», первооткрывательский полет Гагарина – величайший триумф советской космической программы – часто выступает символом тех исторических достижений, которыми россияне действительно могли бы гордиться, несмотря на травму от потери статуса сверхдержавы. Для одних триумфы советского космоса олицетворяют утраченную славу советского «золотого века». Для других провалы советской космонавтики отражают искаженные приоритеты и бесчеловечные практики советского режима. Для третьих эмблемы космической эры – лишь пустые знаки (empty signifiers), летающие по постсоветскому культурному пространству и рассылающие ошеломляющее количество разнообразных сигналов, от политических стратегий до потребительской рекламы. Актуализация космической мифологии в постсоветском дискурсе ставит важнейшие вопросы о памяти и идентичности. Воспринимают ли сегодняшние российские граждане советское прошлое с его славой и трагедиями как часть своей идентичности? С гордостью или со стыдом вспоминают они историю советских исследований космоса? Или она уже утратила свою эмоциональную притягательность и превратилась в исторический анекдот?

Конец Советского Союза и крах главного нарратива

Первые видимые трещины в главном нарративе советской космической истории появились еще до того, как ветер политических перемен повеял над советской территорией. Эти трещины создали ветераны космической программы, желавшие перераспределить заслуги между главными героями, сохранив при этом общую канву повествования. В 1974 году, после провала советской пилотируемой лунной программы, главный конструктор ракетных двигателей Валентин Глушко, давнишний оппонент Королева, был назначен руководителем конструкторского бюро Королева. В течение пятнадцати лет, пока Глушко руководил этим центральным элементом советской космической программы, он предпринял решительные усилия по переписыванию советской космической истории, подчеркивая свой собственный вклад и преуменьшая вклад Королева. Он даже приказал изъять спроектированные Королевым космические аппараты из закрытого музея королевского бюро и заменить их ракетными двигателями своей конструкции706.

Противоречия, десятилетиями накапливавшиеся под парадным слоем главного нарратива, в конце концов вышли на поверхность – когда политика гласности во время горбачевской перестройки дала волю подавленным контрвоспоминаниям. В конце 1980-х годов публичные разоблачения сталинского террора привели к быстрой дискредитации официального исторического дискурса. Глубокие перемены затронули и космическую историю. Всплыли важные архивные документы, были опубликованы личные дневники, участники космической программы начали рассказывать свои истории, способствуя формированию совершенно иной картины советской космонавтики, внезапно возникшей подобно гигантскому айсбергу, поднявшемуся из-под воды. Как писал Сиддики, «единый нарратив советской космической истории, описывающий ее как целенаправленное движение по пути прогресса, разделился на множество параллельных повествований, полных сомнений (относительно реальности объявленных достижений), драмы (в связи с эпизодами, о которых раньше не было известно) и полемики (из-за спорных исторических интерпретаций)»707. Ведущие инженеры, космонавты и политики начали рассказывать истории о многочисленных неудачах советских космических полетов, о фатальных ошибках и подлинном героизме, о закулисных механизмах поддержки определенных проектов и подспудном давлении на руководителей, дабы они приурочили запуски к политически мотивированным срокам.

Введенная Горбачевым политика гласности открыла шлюзы социальной критики, которая вышла далеко за пределы того, что могло понравиться самому Горбачеву. Перестроечные средства массовой информации и недавно опубликованные мемуары публично разоблачали ложь и фальсификации в истории космической программы – флагманском проекте советской пропаганды. Некоторые критики открыто объявляли неудачи советской космической программы признаком несостоятельности советской системы в целом.

Память о космической эре стала раздробленной и децентрализованной, или, по выражению Сиддики, «приватизированной» вместе с самой российской космической отраслью. Пытаясь привлечь западных инвесторов и клиентов, российские космические компании начали рекламировать свои исторические достижения, открывая выставочные залы для публики и выставляя на всеобщее обозрение редкие космические артефакты, в том числе множество исторических космических аппаратов. Эти «корпоративные» музеи, находящиеся в ведении космических предприятий, представляли версии космической истории, выставляющие эти компании в наилучшем свете. Конкуренция на современном рынке естественным образом привела к появлению конкурирующих версий истории, каждая из которых подкреплялась собственным набором артефактов и корпоративными коллекциями мемуаров. По сей день многие конструкторские бюро и другие российские космические компании держат у себя большую часть исторических документов о советской космической программе или контролируют доступ к ним. Сотрудники этих предприятий решают, как, когда и