Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик
Итак, языки очень сильно различаются по количеству фонем. Но почему?
Вообще говоря, неизвестно, и подробные исследования, вдохновленные культурно-эволюционным подходом, еще только начинаются. Однако, вероятно, один из интересных факторов — что некоторые учат родной язык в больших сообществах, где много чужаков и часто приходится взаимодействовать с людьми, с которыми у тебя нет почти ничего общего. Напротив, в малых сообществах дети учатся в относительно небольших и вполне однородных общинах. Когда у обучающихся мало общего и им приходится учиться у обладателей самых разных голосов, а произношение у разных носителей может существенно различаться, обучающимся лучше удается улавливать звуковые контрасты, необходимые для смыслоразличения. В малых сообществах небольшие звуковые различия в процессе обучения упускаются, отчасти потому, что люди, вступающие в коммуникацию, обычно обладают общим запасом знаний и одинаково понимают контекст. Этот эффект может привести к тому, что большие популяции в тесно интегрированных рыночных обществах будут говорить на языках, где больше фонем, чем в малых и более изолированных речевых сообществах.
Это согласуется с полученными на сегодня результатами нескольких исследований, основанных на разных лингвистических базах данных, которые показывают, что чем больше людей говорит на том или ином языке, тем больше в нем звуков, то есть тем шире его фонемный инвентарь[369].
Разумеется, размер фонемного инвентаря должен взаимодействовать с другими аспектами языка. Если в языке сравнительно много фонем, то у него есть возможность поддерживать эффективную коммуникацию и выразительность при помощи относительно коротких слов. Поскольку процессы отбора в ходе культурной эволюции благоприятствуют эффективной коммуникации, языки, способные сохранить большее общее число фонем (благодаря более крупным и разнообразным сообществам их носителей), могут позволить себе укоротить слова. Это также подтверждается несколькими исследованиями. В языках с большим фонемным инвентарем слова обычно короче[370].
В целом появляется все больше исследований, которые показывают, что в более крупных и взаимосвязанных популяциях обычно больше фонем и короче слова. И хотя анализ еще не полон, есть некоторые причины полагать, что в больших популяциях слова лучше оптимизированы для эффективной коммуникации, чем в малых.
Пути к грамматической сложности
Перед вами простая история — посмотрим, сможете ли вы понять ее.
Девочка плоды собирать повернуться мамонт увидеть
Девочка бежать дерево близко взбираться мамонт дерево трясти
Девочка кричать кричать отец бежать копье бросать
Мамонт кричать падать
Отец камень брать мясо резать девочка давать
Девочка есть заканчивать спать
Этот рассказ позаимствован с небольшими изменениями из книги Гая Дойчера “Происхождение языка” (Guy Deutscher, The Unfolding of Language, p. 210) и содержит 23 разных слова, организованных так, чтобы нарушить грамматические правила английского [и русского. — Прим. перев.] языка. И все же вы, вероятно, в общем и целом поняли рассказ. Дойчер использует некоторые базовые принципы, которые, вероятно, встроены в нашу когнитивную систему еще со времен предков-приматов, и рассказывает свою историю так, чтобы ее можно было понять, не опираясь при этом на грамматику. Во-первых, он пользуется близостью слов: слова, обозначающие предметы, близко расположенные в пространстве, близко расположены в речи. Они “вместе”. Во многих языках это совершенно необязательно, но таковы наши исходные ожидания. Во-вторых, он пользуется хронологической последовательностью: события в рассказе идут в том же порядке, что и в реальности. В-третьих, он опирается на нелингвистические причинно-следственные структуры: исследования с участием носителей разных языков показывают, что прежде всего мы думаем о деятелях (подлежащих). После деятелей люди склонны думать об объектах (дополнениях) и, наконец, о действиях (сказуемых, глаголах). Понять “девочка плоды собирать” нам проще, чем “плоды девочка собирать” или “собирать плоды девочка”, хотя нигде здесь не соблюден порядок слов “подлежащее-сказуемое-дополнение”, нормальный для английского языка[371].
А значит, можно обеспечить некоторую степень коммуникации и даже рассказать историю, если располагаешь только общим с собеседником словарем. Более того, грамматика здесь не просто не нужна: можно даже расставлять слова так, что это нарушает грамматические правила твоего языка. Это означает, что культурная эволюция могла постепенно повышать сложность простого праязыка (состоявшего, скажем, из 23 слов), постепенно дополняя его словарный запас грамматическими правилами и инструментами. Мы уже кое-что знаем о том, как такое происходит. Подробные исторические и компаративистские исследования показывают, откуда берутся те или иные грамматические элементы и как они обычно эволюционируют. Как правило, они появляются так: сначала грамматика похищает отдельные слова, потом постепенно лишает их первоначального смысла — словно бы обесцвечивает — и при этом нередко еще и укорачивает, должно быть, ради повышения эффективности коммуникации. Этот процесс называется грамматикализацией[372]. Вот как это может выглядеть.
1. Прилагательные. Для создания прилагательных и наречий задействуются существительные и глаголы, опирающиеся на древнюю когнитивную способность различать предмет и действие, которую мы обнаруживаем у приматов и которой предположительно обладали наши пращуры, когда у них еще не было культуры. Скажем, существительное вроде английского concrete, обозначающего “твердый” и “прочный”, как камень, бетон, может эволюционировать в прилагательное со смыслом “не абстрактный” — например, в фразе Give me a concrete example (“Приведи мне конкретный пример”). Когда-нибудь появятся новые строительные материалы, которые вытеснят бетон, и тогда у этого слова, возможно, останется только одно значение — “не абстрактный”.
2. Время. Иногда глаголы постепенно превращаются в маркеры времени — прошедшего и будущего. Прекрасный пример слова, которое находится в процессе превращения в грамматический элемент, — английское gonna. Рассмотрим предложение I’m gonna stay here and not move — “Я буду (собираюсь) оставаться здесь и не двигаться”. Очевидно, gonna произошло от глагольной группы going to, но в этой фразе я употребил его для выражения своего намерения “оставаться”. Gonna еще не окончательно грамматикализовалось, но, похоже, с ним происходит то же самое, что и со словом will несколько сотен лет назад. Слово will произошло от глагола “хотеть”, который часто становится материалом для образования форм будущего времени (например, в суахили). Подобным же образом прошедшее время часто образуется при помощи модифицированного и постепенно лишенного смысла глагола “сделать” или “закончить”. В неписьменном диалекте фиджийского острова Ясава, который я изучал, это видно в процессе, когда глагол еще не совсем лишился первоначального смысла: “Я поел” буквально переводится как “Я ем сделал”.
3. Предлоги. Наречия часто начинают исполнять новую функцию и становятся предлогами — например, after — “после” — или behind — “позади”. Например, название задней части тела сначала модифицируется в наречие, как было с behind (The sad events lay behind them — “Печальные события у них остались позади”), образованным от
