Империя истребления: История массовых убийств, совершенных нацистами - Алекс Кей

5 февраля. […] Мама сказала, что если мы будем экономить, то нам хватит еще на несколько дней. Она умоляюще на меня посмотрела. Я ничего не сказала и отвернулась.

10 февраля. Мы очень голодны. Два дня не ели. Попросила у соседей немного зерна для Маринки. Гречневой крупы. Сварила кашу на воде. Она набросилась на еду. […]

15 февраля. Ни света, ни воды, ни хлеба. Мы набираем воду из Волги. Солдаты в нас стреляют. Вчера вечером отец вернулся с пустыми ведрами: в ведрах дырки от пуль. […]

20 мая. Я уже забыла, каков хлеб на вкус. И каково чувствовать себя сытой. Я уже даже вообразить себе это не могу.

12 июня. Я пошла к соседям и попросила что-нибудь для Маринки. Ничего, совсем ничего.

15 июля. Какая удача! У меня есть немного мякины для Маринки.

[…]

20 октября. Они выгнали нас из дома. […]

15 ноября. Мы живем в грязном, темном подвале. Они забрали даже последний наш уголок наверху. Мы своими глазами видели, как они сожгли наш дом, в котором родились и выросли мама, я и Маринка. Пламя поднималось до самого неба. Я думала о Саше. Узнает ли он когда-нибудь, что мы здесь переживаем? […]

25 декабря. Вчера вечером – папы больше нет. Эти бандиты его избили. В последнее время он харкал кровью из-за тех побоев [офицера СД]. Мама почти потеряла рассудок. […]

10 января 1943 года. Жизнь невозможно выносить. Я больше не могу слышать, как двухлетняя малышка кричит от голода. Попытаюсь сходить в деревню. Возможно, там мне все-таки удастся что-нибудь раздобыть.

[…]

25 января. Сегодня мне было трудно встать. Сильная боль в боку; болит голова. И все-таки я твердо решила пойти в деревню и найти что-нибудь для Маринки и мамы.

27 января. Немецкие проверяющие забрали все. Я нашла несколько картофелин и немного ржи. Я не выдержала и закричала, что это для ребенка. Но они избили меня и бросили в сарай, где я пролежала всю ночь. Когда я вернулась домой, мама меня почти не узнала. У меня не осталось сил. Чувствую себя очень плохо. Саша мой – я знаю, что мы больше никогда не увидимся. Что будет с Маринкой?

Это была последняя запись в дневнике Нины Семеновой. Она умерла от голода и побоев. Ржев был освобожден через пять недель{231}.

Около половины всех советских граждан, проживавших под немецкой военной администрацией, страдали от голода, причем многие из них постоянно, начиная с осени 1941 г. и до ухода вермахта с этих территорий осенью 1943 г. Этот голод был по меньшей мере таким же разрушительным, как и более известные эпизоды голода в оккупированной Европе: в Афинах с осени 1941 г. до середины 1942 г. (его смягчали канадские поставки пшеницы), на западе Нидерландов во время так называемой голодной зимы (Hongerwinter) 1944/45 г. или в крупных еврейских гетто Восточно-Центральной Европы. Более того, голод в Греции и Нидерландах, в отличие от голода на советских территориях, не был результатом сознательной и преднамеренной немецкой политики голода{232}.

Реквизиции «излишков» сельскохозяйственной продукции у местного населения оставались главной целью немецкой оккупационной политики на советских территориях вплоть до 1944 г. Утвердившееся среди политической и военной элиты мнение, что война против Советского Союза может быть выиграна только с максимальной безжалостностью и что, раз так, эта безжалостность является законной, превратилось в незыблемую доктрину еще до начала военной кампании. Поэтому все проблемы, возникавшие как на этапе планирования, так и во время войны, решались путем радикализации методов; альтернативные предложения рассматривались как пораженческие и исключались из обсуждения. Таким образом, решение не кормить значительную часть советского гражданского населения было предопределено самим дискурсом радикализма. Догма о неспособности Германии прокормить значительную часть советского гражданского населения была принята оккупационными властями как нечто неопровержимое и самоочевидное{233}.

Глава 6

Уничтожение пленных солдат Красной армии

О том, что число погибших среди определенных групп советского гражданского населения было бы гораздо выше, если бы у немцев хватило на это сил, свидетельствует намного большая смертность от голода тех групп, которые оказались в полном подчинении у немецких оккупантов. Именно советские военнопленные составляли самую большую группу жертв политики голода. Вермахту было понятно потенциальное количество пленных советских солдат, и тем не менее он пренебрег необходимыми приготовлениями для организации питания и размещения пленных, которых и экономические планировщики, и военное руководство расценивали как прямых конкурентов немецких войск в том, что касалось продовольствия. Число «лишних ртов», которые нужно было прокормить, оказалось попросту несовместимо с немецкими военными целями. Само собой разумеющееся ограничение свободы передвижения и относительная легкость, с которой можно было сортировать большие группы военнопленных и контролировать их рацион, стали решающими факторами для гибели более 3 млн пленных красноармейцев, в подавляющем большинстве умерших прямо или косвенно от голода и недоедания.

Перед началом операции «Барбаросса» военное руководство Германии было убеждено в неполноценности своего противника на поле боя. Начальник оперативного штаба ОКВ Альфред Йодль заявил, что «русский колосс» – это «свиной пузырь; уколи его – и он лопнет». Вместо ожесточенного сопротивления, которое Красная армия постоянно оказывала в действительности, ОКХ ожидало ожесточенных приграничных боев на протяжении четырех недель, а затем лишь незначительного сопротивления. Это позволило бы вермахту окружить и взять в плен основную массу советских солдат. Успех блицкрига зависел от того, удастся ли окружить и принудить к сдаче в плен целые советские армии в первые недели военной кампании. Так, заместитель начальника оперативного штаба ОКВ бригадный генерал Вальтер Варлимонт в сообщении, отправленном в отдел пропаганды вермахта за день до начала вторжения, отметил: «В соответствии с имеющейся у нас на данный момент информацией, противник развернул основную часть своих сил в приграничных районах, тем самым оправдав ожидания немцев». Соответственно, штабы планирования рассчитывали захватить не менее 2–3 млн советских пленных, в том числе 1–2 млн в течение первых шести – восьми недель боевых действий{234}.

Именно вермахт – главный бенефициар политики уничтожения миллионов «бесполезных ртов» – нес ответственность за советских военнопленных. Институциональная юрисдикция разделялась между ОКВ и ОКХ. Ведомство по делам военнопленных Главного управления вермахта ОКВ, возглавляемое генерал-майором Германом Рейнеке, отвечало за лагеря военнопленных на территории Третьего рейха, генерал-губернаторства и оккупированных территорий под гражданской администрацией. В подчинении этого отдела находились командиры, отвечавшие за работу с военнопленными в семнадцати военных округах самого рейха, и командиры при командующих вермахта в рейхскомиссариатах. Этим командирам подчинялись окружные коменданты военнопленных на оккупированных территориях, которые в свою очередь отвечали за обычные лагеря для военнослужащих (Stammlager, или шталаг) и лагеря для офицеров (Offizierslager, или офлаг), а также за охранные отряды. На оккупированных территориях, числившихся под военным управлением, генерал-квартирмейстер Вагнер из ОКХ отвечал за лагеря для офицеров, лагеря для военнослужащих, транзитные лагеря (Durchgangslager, или дулаг) и пункты сбора пленных. В этой сфере, находившейся во власти военных, охранные дивизии и другие войска, подчиненные командирам тыловых районов каждой армейской группы, несли караульную службу, обеспечивали отправку пленных на принудительные работы и их транспортировку обратно в лагерь{235}.

Массовый голод

Уже через три недели после начала военной кампании, 11 июля 1941 г., число захваченных вермахтом советских пленных составило 360 000 человек. К 20 августа одна только группа армий «Центр» захватила более 800 000 военнослужащих Красной армии. Однако, как говорилось выше и как писал 29 июля генерал-лейтенант Георг Томас, начальник Управления военной экономики и вооружений ОКВ, эти цифры оставались гораздо ниже ожиданий вермахта перед вторжением. К 19 июля вся группа армий «Север» взяла в плен лишь немногим более 45 000 человек. Одна лишь 16-я армия рассчитывала через 12 дней кампании захватить 27 000 пленных, но по состоянию на 5 июля смогла взять лишь около