Империя истребления: История массовых убийств, совершенных нацистами - Алекс Кей
В канун Рождества 1941 г. Гитлер лично запретил жителям Харькова покидать город в поисках продовольствия; все дороги, ведущие в Харьков и из него, были закрыты до весны 1942 г. Таким образом, гражданское население Харькова оказалось оцеплено по приказу местного немецкого коменданта. Кроме того, некоторые немецкие офицеры не только грабили столовые и рынки, но и изымали продукты питания из частных домов, хозяева которых были принуждены предоставлять им кров. В то время как значительная часть населения страдала от голода, 6-я армия кормила своих лошадей драгоценным зерном. По состоянию на январь 1942 г. немцы снабжали минимальными голодными пайками только 24 000 из примерно 420 000 человек, все еще остававшихся в городе, то есть немногим более 6 % всего населения. Политика вермахта по изъятию пропитания на земле так пришлась по вкусу 51-му армейскому корпусу, который дислоцировался в Харькове с января 1942 г., что в марте 1942 г. – когда голод среди гражданского населения был очень силен – стандартный паек его солдат был увеличен из опасений, что наличествующие запасы могут испортиться. Эти меры привели к смерти от голода многих тысяч жителей города. Только в первой половине мая 1942 г. умерли 1202 человека{225}.
В период нехватки продовольствия и голода первыми жертвами, как правило, становятся младенцы и маленькие дети. Во время немецкой оккупации младенческая смертность в Харькове выросла с 12 до 50 %. Особому риску голодной смерти подвергались представители профессиональных элит, больные и пожилые люди. Один житель Харькова вспоминал:
В учреждениях и других организациях люди работали бок о бок с умирающими, которые медленно угасали на глазах своих коллег. Смертельные симптомы голода были хорошо видны по опухшим лицам – или, в совсем запущенных случаях, по впалым щекам и заострившимся чертам лица, серому цвету лица, синим губам, бледным глазам (которые смотрели на мир с бесконечной апатией и изнеможением), а также по сильно опухшим ногам и рукам, вялой походке и вялым, замедленным движениям. Они были лишь тенями тех людей, которые когда-то были профессорами, юристами, врачами, важными фигурами в обществе.
Некоторые теряли рассудок от голода, многие покончили с собой, а другие всерьез об этом раздумывали. Погребать тела умерших при температуре до –30 градусов было трудно и дорого. По официальным данным, в марте 1942 г. не было похоронено и половины тех харьковчан, что умерли за предыдущий месяц (от голода или по другим причинам){226}.
Петля вокруг Киева была затянута не так туго, как вокруг Харькова. Жителям Киева было проще выбраться на проселочные дороги в поисках еды, торговать на черном рынке, попрошайничать, воровать или посещать рынки в небольших городах. Помимо попрошайничества, бартера и контрабанды, существовали и другие, менее принятые в обществе или даже криминальные способы добыть еду. Одна студентка-медик из Киева ловила и ела кошек, а некие харьковчане съели слона из городского зоопарка. По крайней мере один человек был публично повешен в Харькове за продажу человеческой плоти под видом свинины. В начале 1943 г. распространились слухи о каннибализме в Киеве. Рассказывали, будто бы арестовали банду, убивавшую людей и продававшую их плоть. Рассказывали и о человеке, который год торговал колбасой, а потом был арестован после того, как в колбасе нашли часть пальца, или потому, что соседи обнаружили в его доме части человеческого тела. Единственное подобное сообщение в официальной прессе касалось мужчины примерно пятидесяти лет, который съел по крайней мере одну шестнадцатилетнюю девочку. Он был публично повешен{227}.
Многие тысячи киевлян и харьковчан погибли от намеренно спровоцированного, расчетливо организованного голода, ставшего результатом сознательных действий немецких оккупантов. Наиболее проницательные среди жителей Киева и Харькова понимали это. Например, профессор анатомии Лев Николаев, свободно говоривший по-немецки, 1 ноября 1941 г. в дневнике сделал вывод, что немцы были равнодушны к нуждам местного населения. Прошло еще четыре дня, и он (справедливо) утвердился в мысли, что немцы сами создали голод с целью – как он писал в январе 1942 г. – «уничтожить лишних людей». Он знал, что в деревнях вокруг Харькова ожидал уборки обильный урожай картофеля. В конце декабря 1941 г. это подтвердила по крайней мере одна немецкая дивизия, сообщившая о том, что найти картофель и овощи не составляет никакого труда. Через два года после окончания оккупации Николаев подытожил события, свидетелем которых стал, следующим образом:
[Немцы] сознательно проводили политику уничтожения части украинского населения с целью более лёгкой колонизации Украины. Для этого они искусственно создавали голод и препятствовали снабжению городов. Они контролировали транспорт. Они могли легко подвезти в города продукты из деревни. Но они намеренно не делали этого. От голода на Украине погибли десятки тысяч людей, причём особенно тяжелым было положение интеллигенции.
25 апреля 1942 г. киевская школьная учительница Л. Нартова записала в своем дневнике: «Что же делать людям, как жить? Похоже, они хотят уморить нас медленной смертью. Очевидно, неудобно всех пострелять»{228}.
Помимо уже рассмотренных случаев – Ленинграда и окрестностей, Харькова и Киева, от голода особенно пострадали Краматорск и Славянск (бассейн Донца), Полтава и Сумы (Северо-Восточная Украина), Сталино (Восточная Украина), Симферополь, Керчь, Севастополь и Ялта (Крым). Таким образом, в конечном итоге немецкая политика голода нанесла Украине наибольший ущерб из всех прочих республик Советского Союза. В центральных областях Западной России сообщения о надвигающемся голоде в Калуге, Брянске, Орле и других городах появлялись с поздней осени 1941 г. В городе Ржеве во время немецкой оккупации от голода и эпидемий умерли 9000 жителей. В январе 1943 г., например, от голода ежедневно умирало около 10 человек{229}.
Иван Стеблин-Каменский, русский переводчик, служивший в немецкой 206-й пехотной дивизии, входившей в состав 9-й армии, дислоцировался в районе Ржева. 21 декабря 1941 г. он записал в своем дневнике о солдатах вермахта: «Наряду с сердечностью встречается и жестокость, забирают последнюю корову, картофель или даже вещи – тулупы и валенки. А как будет жить население – им все равно, отношение как к мухам, помрут, так и должно быть». Через шесть дней командующий 9-й армией генерал Адольф Штраус потребовал предпринять все необходимое для защиты немецких солдат от русской зимы. Он приказал: «Обеспечить это посредством безжалостного использования всего, чем располагает страна и гражданское население, – в настоящее время одна из важнейших задач для командиров [войск] на всех уровнях». 30 марта 1942 г. Стеблин-Каменский писал: «Вообще, мне очень тяжело видеть этот новый, неизвестный мне облик немецкого солдата, лишенного всякого человеческого чувства. Имея больше, чем нужно для пропитания, он отбирает последнее у женщин и детей. Меня всего выворачивает, возмущает, оскорбляет, и я ничего не могу сделать и должен с ними служить…»{230} Дневник Нины Семеновой, молодой женщины из Ржева, дает представление о жизни в оккупированном городе и наглядно иллюстрирует прямую связь между действиями немецких солдат и голодными смертями советских граждан:
25 октября [1941 г.]. Молока нигде не достать. Но мы еще можем где-то достать что-то для Маринки. Скоро и это кончится. Как же мы тогда будем кормить ребенка?
1 ноября. Они заняли весь наш дом. Для старшего офицера. Теперь мы все теснимся в одной маленькой комнате. […] На кухне – горы провизии, батоны масла, мясо, белый хлеб. Все это, конечно, украдено у нас. Из наших магазинов, из наших колхозов. А мы вынуждены голодать и, возможно, даже умирать от голода.
[…]
22 ноября. Мама плачет. Последний мешок зерна, который мы приберегли для Маринки, и две миски картошки – все, что у нас есть, забрали солдаты. Мама пожаловалась офицеру. Он поднялся и твердо сказал: «Немецкий солдат не ворует!» […]
2 февраля [1942]. Голод мучает нас все больше и больше. Маринка плачет, просит
