«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

видах справедливости и истины“, надо считаться с тем, что свидетели опрошены только с одной стороны – со стороны потерпевшей. Противная сторона, сторона, обвиняемая в преступлении, не допрошена, она даст свой ответ, когда будет давать объяснения по настоящему вопросу… <…> Затем оратор переходит к оценке действий военных – он спокойно и деловито говорит о том, что нельзя обобщать отдельные факты, перенося ответственность за действия нескольких на всех…» (25 июня). Примечательно, что в подтверждение тезиса о том, что ответственность за погром нельзя возлагать на всю армию, Федоровский процитировал письмо офицера, присланное в редакцию «Военного голоса». В нем говорилось: «если такие выродки-офицеры, убивающие беззащитных женщин и наполняющие карманы грабленными (так в тексте. – А. Ф.) духами, существуют – пусть они несут строжайшее – вплоть до виселицы, ибо даже честно солдатской пули подобные субъекты недостойны – наказание» (13 июня). В репортаже «Военного голоса» Федоровский в качестве положительного героя (к тому же читателя газеты) опроверг и слова о том, что армия стала бояться выстрелов: «Дальше оратор выступает защитником чести армии, возражая на обвинения Якубсона, будто бы “русское войско начало бояться выстрелов”. Он горячо говорит: “Я убежден, что эта фраза совершенно не отвечает истине, и уверен, что большинство из господ здесь присутствующих, считая себя членами русского народа, бережнее отнесутся к имени того славного войска, которое некогда в суворовские времена покрыло всемирной славой свое имя”» (25 июня). Якубсону пришлось публично отказаться от своих слов, но вынудил его к этому вовсе не Федоровский, а М.А. Стахович – один их лучших думских ораторов. Однако даже это выступление политически чуждого Стаховича, представлявшего правое крыло Думы, не удостоилось в «Военном голосе» подробного освещения[99].

Многие либеральные и левые газеты в своих репортажах из Таврического дворца расставляли акценты схожим образом. Очень схожие в газете «Наша жизнь», бывшей в целом левее кадетской прессы: «Особенно удачной была речь Кокошкина. Она была чрезвычайно содержательна. Оратор остроумно показал полную несостоятельность заявления министерства в его понимании основ права. Особенно ярко эта неосведомленность обнаружилась в вопросе о принудительном отчуждении земли»; «Говорили хорошо Винавер, Щепкин. Даже гр. Гейден решительно осудил правительство». «Чрезвычайно сильное впечатление произвела просто, чисто по-крестьянски сказанная речь Лосева»; «За речью Родичева следовала речь представителя трудовой группы С.В. Аникина. Его сильная речь была обращена к министерству от имени крестьян»[100]. Сочувствовавший не только «Партии народной свободы», но и более левым политическим силам, «XX век» встретил Государственную думу помещением на первой странице номера от 27 апреля партитуры «Гимна избранникам русского народа»[101]. Газета симпатизировала тем же группам депутатов, что и «Военный голос»: «Сильнейшее впечатление произвела речь депутата проф. Ковалевского. Он указал, что собранная по воле государя Государственная дума состоит главным образом из землевладельцев. Они свидетельствуют о требующей немедленного удовлетворения земельной нужде народа. И этим землевладельцам министерская декларация заявляет, что “право собственности неприкосновенно”»; «Символическая повесть о Самсоне в оригинальном простонародном рассказе (депутата Лосева. – А. Ф.) произвела сильное впечатление на всех депутатов, журналистов, сенаторов и членов Государственного совета. Министры отсутствуют все до единого и не слышали этой повести»[102]. Леволиберальная «Страна» симпатизировала примерно тем же группам депутатов, что и «Военный голос»: «Говорит г. Аладьин и говорит красиво, умно», «Говорит М. Ковалевский. Речь его простая, без всякой примеси громких фраз. Он разъясняет сущность Государственного совета, его роль и обязанность»[103]; «Г. Аладьин указывает на то, что в проекте адреса мало говорится о рабочих. Между тем, рабочие в городе заслуживают того, чтобы в ответной речи Думы было много высказано и сильно подчеркнуто то, что они сделали для освободительного движения, те жертвы, которые они принесли ему. А в проекте о рабочих говорится только в шести строках. Это глубокое недоразумение»[104]. Не симпатизировала газета и «правой» группе графа Гейдена: «Начинает говорить граф Гейден. Многие депутаты встают и уходят…»[105]

«Военный голос» последовательно поддерживал Государственную думу, не начав, по примеру многих, разочаровываться в ней по прошествии эйфории первых дней. Редакция газеты решительно встала на защиту Думы от нападок скептиков: «Едва ли когда-нибудь в истории народов первый собиравшийся парламент проявлял столько единодушия, сознательности и умения работать: ужасы пережитого, горе и слезы народа закалили его бойцов, научили их отличать личное от общего, важное от второстепенного. В такое время грешно и безумно мелкими придирками мешать творческой, самоотверженной и идейной работе народных избранников» (9 мая). Думский корреспондент «Военного голоса» В.Н. Нечаев с радостью комментировал включение в состав думского ответного адреса слов о необходимости «укрепления в армии начал справедливости и права»: «Ожидания наши, ожидания многих оправдались и притом гораздо быстрее, чем на это можно было рассчитывать <…> народные представители не забыли об армии» (13 мая).

Когда обнаружилось, что по истечении первого месяца работы Думой не был принят или разработан ни один законодательный акт, тот же Нечаев объяснил это тем, что все силы народных представителей уходили на борьбу с занявшим враждебную позицию и не желавшим уходить в отставку правительством. О критике депутатов не могло быть и речи. Виновницей временного бессилия Думы объявлялась все та же бюрократия: «Дума просит “первого залога взаимного понимания и согласия” (амнистии. – А. Ф.) – и взамен того, после усиленных запросов и просьб, узнает о новых жертвах суровой до беспощадности репрессии. В ответ на стройную программу пожеланий получается сухая менторская критика, скаредно урезанный счет, в котором наиболее задушевные мечты зачеркиваются с безжалостностью решительного – “никогда”, “недопустимо”. При таком разногласии с “исполнительной властью”, Дума видит, что работать с ней невозможно и требует “рассчитать прислугу”, но она остается на своем месте. Дума хочет, по крайне мере, скорей работать и просит поскорее разрешить болезненно-живо интересующий ее вопрос, но нам требуется никак не менее месяца для обсуждения того, что уже давно решено наукой и укладывается в две статьи закона. Дума просит оградить ее от оскорблений (имеется в виду размещение в «Правительственном вестнике» адресов на имя императора от правых организаций. – А. Ф.), ей отвечают, что это не ее дело» (30 мая).

Роспуск Думы был закономерно воспринят «Военным голосом», как крушение надежд и торжество бюрократии. В одной из заметок с трагическим заголовком «Без Думы» говорилось: «Сегодня минул месяц с того дня, когда Россия узнала с величайшим удивлением, что она осталась без народного представительства, что власть опять всецело перешла в руки бюрократии. Те же руки, которые привели нас к ужасам двух последних лет: к Мукдену, Артуру и Цусиме, к погромам и