Агнес - Хавьер Пенья
По прочтении полученного имейла мой словно ватой набитый рот выдал звонкое «Вот черт!».
«Я знаю про этот дом, — написала я в ответ, — и, рискуя вас огорчить, должна сказать, что вызвавшие ваше восхищение старички в конце концов уступили, клюнув на предложенные деньги: их дом был снесен, и теперь автобан идет строго по прямой, а старики спокойно живут в предместье какого-то китайского города. Когда они выходят из дома, им уже не грозит опасность попасть под колеса, и они могут преспокойно плевать в окно, поскольку их плевок в худшем случае угодит разве что в шевелюру одного из соотечественников».
Без особой уверенности я кликнула на «Отправить».
С тех пор прошло уже два часа, и я без конца поглядываю на мобильник. Вот сейчас.
Сейчас.
Сейчас.
Сейчас.
Последние пару дней с выпивкой я явно перебираю, но и повод есть: вчера вечером мы отмечали — хотя «отмечать», пожалуй, слишком громко сказано — Рождество, устроив праздничный ужин для редакции журнала, в которой я работала последние четыре года, и это было довольно приятное местечко, за исключением нового шефа, свалившегося на нас полтора года назад, и этот новый шеф — тот еще сукин сын. У нас в редакции он почти никогда не появляется. По моим подсчетам, число его визитов едва ли дотягивает до десяти, причем каждый из них имел целью нас унизить: все плохо, расходы из рук вон, объемы продаж ужасны, нам придется затянуть пояса, никаких грантов в этом году не будет, в связи с чем отпуск придется сократить до двух недель и вкалывать по десять часов в день; уровень продаж упал, резонанс низок, как следствие, мы теряем рекламодателей, мы слишком агрессивны, вследствие чего теряем социальную пропаганду, если так пойдет и дальше, то мы будем вынуждены кого-то уволить, сократить отпуск до десяти дней, а рабочий день увеличить до двенадцати часов; в репортажах не хватает контекста, при этом на журнальных страницах слишком много текста, дизайн для журнала слишком модерновый, но при этом обложка теряется на прилавках, последний номер — полное дерьмо, но тот, что на выходе, — и того хуже, вам нужно поднажать, придется сократить отпуск до недели и увеличить рабочий день до четырнадцати часов…
После чего он удаляется и исчезает месяца на полтора, затем вся сцена повторяется, хотя, нужно признать, увольнений нет, гранты есть, месячный отпуск и восьмичасовой рабочий день наличествуют, высокая зарплата присутствует, и выплачивается она точно по графику. Однако унизительные нападки шефа не прекращаются.
Каждый вечер после таких собраний мы спускались в бар — он в том же здании, что редакция, садились кружком и начинали игру: придумывали самые разные беды и несчастья на голову нашего шефа, причем в игре было одно-единственное условие: каждое последующее несчастье должно быть связано с предыдущим; один коллега, например, сочиняет, что жена издателя изменяет ему со своим тренером по йоге; тот, что сидит с ним рядом, продолжает выдумкой о его дочери-подростке, которая в то время, пока ее мамочка занимается йогой, играет в их роскошном кондоминиуме в секс-карусель, а это такая замечательная игра, когда несколько голых девочек катается верхом на нескольких голых мальчиках, перепрыгивая от одного к другому по кругу, проигравшим же считается тот, у кого первым случится эякуляция; следующий коллега воображает, что девица подхватывает в процессе игры парочку венерических болезней, а в придачу еще и чесотку, которой ее наградит собственный пес, горячо любимый колли или какая-нибудь другая подобная псина, в свою очередь подхватившая чесотку в процессе вылизывания задницы бездомной дворняги; коллега рядом со мной продолжает историей о том, что дочка, играя в карусель, заразит чесоткой всех мальчиков-одноклассников, а те, в ту же секунду, — всех девочек-одноклассниц; наконец очередь доходит до меня, я допиваю рюмку, набираюсь храбрости и выпаливаю, что жена шефа передаст чесотку тренеру по йоге, а тот, в свою очередь, заразит других женщин, которых укладывает на коврики; а уж эти — своих мужей, когда будут заниматься с ними вынужденным супружеским сексом, а последние — своих любовниц; так что весь город окажется пораженным чесоткой, во всех больницах закончатся необходимые для лечения мази, дерматологи возьмут больничный, сославшись на стресс, колли в конце концов придется усыпить, чесоточную девочку тоже, ну и так далее.
И не то чтобы эта игра доставляла мне какое-то особое удовольствие, ведь я знаю, что говорю ровно то, что им хочется слышать, но популярность, которая настигает меня, когда мы сидим в кругу, достается мне совсем не часто, хотя к тому времени мы обычно уже так успеваем наклюкаться, что частенько клюем носом, уткнувшись в деревянную столешницу, и Хонас, парень из отдела спорта, говорит, что понятия не имеет, с какой такой стати мы все время заваливаемся именно сюда, в бар, где воняет канализацией или как минимум наркотой, он так прямо и выражается, но я-то ничего такого не чувствую, потому что потеряла нюх в подростковом возрасте, когда занималась плаванием и участвовала в соревнованиях, и как-то раз на тренировке один пловец без ног потерял ориентацию и залез на мою дорожку, а я плыла кролем, голова у меня была под водой, ну я и врезалась в него носом, от удара у меня сместилась носовая перегородка, и в результате я осталась без обоняния, и не то чтоб меня это сильно беспокоило, потому что обоняние — чувство, без которого легче всего обойтись, но когда Хонас, парень из отдела спорта, говорит, что в баре несет канализацией, для меня это все равно, как если бы он шевелил губами, но из его рта не выходило ни слова, но это когда я
