Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко

– Как, говоришь, ты раздобыл ее? – перепросил царь.
– Не добывал я ее, – мотнул головой Инавко. – Она сама попросила проводить в сад, а я согласился.
– Без силков, без ловушек? – удивился царский ловчий. – А вдруг улетит?
«Ну и пусть», – подумал царевич. Вслух говорить не стал, иначе испугаются, что пропадет эдакое чудо, и захотят пленить.
– Она согласилась пожить в саду, – пришлось приврать. – Любит яблони.
Царь долго разглядывал Инавка, проходился глазами с головы до пят, надеясь поймать того на лжи, трусости, душегубстве – да хоть чем-то, лишь бы сказать самому себе, что сын-таки негодный.
Наконец он наказал накрывать стол. Бояре и богатые купцы облегченно вздохнули и обрадовались – раз пиру быть, то царь не прогневался и признал сына. Инавко, низко поклонившись, пошел вслед за остальными.
На лестнице, ведущей в пиршественную, его поймал старший боярин – с темной бородой, густыми бровями и недобрым прищуром – и шепнул на ухо:
– Тебе этого не простят, щенок. Даже тебе надо понимать, что не стоит прыгать выше головы.
И, улыбнувшись, скрылся за поворотом. Инавко лишь вздохнул. Придется сделать над собой усилие и не касаться еды – разве что той, что стоит подальше.
Он не ошибся, даром что посадили рядом с царем, а не подальше от чужих глаз. Наливали и совали под руки столько снеди! Аж живот выкручивало. Но нет, не на того напали – Инавко, хоть и блаженный, а вырос в тереме. Оттого он начал повторять вслед за боярами. Те тоже далеко не глупцы: кто понуждал служек пробовать похлебку, кто выхватывал миски у проверенных людей, кто тянулся к яйцам и придирчиво всматривался в каждый кусок.
Царь с царицей жевали медленно. Впрочем, им всегда подавали опробованное. Инавко отломал куриное крыло и откусил. Да уж, сюда точно ничего не подмешали – курицу и поставили подальше, и съедали быстро.
– Надо клетку выковать, – решительно произнес отец. – А то улетит – и ищи опять по свету. Так ведь? – и стрельнул взглядом в Инавка.
– Так, – подтвердил он, а сам принялся жевать быстрее, чтобы пораньше встать из-за стола и отправиться в сад.
– Не бойтесь, – насмешливо хмыкнул старший боярин. – Если улетит, то Инавко нам ее снова добудет. Ну али пригласит, только уже в клетку.
– И будет выносить в сад раз в седмицу, – подхватил другой.
Волна хохота прокатилась вдоль стен. Инавко даже бровью не повел – пусть думают, что ему нет дела до чар-птицы. Только сердце стучало беспокойно, а мысли вихрями уносились к пахучим яблоням.
* * *
Поздняя ночь убаюкала всех, кроме стражников. Те стояли с мечами наперевес за двором. Чарующая песня давно уже стихла, а сама птица сидела на подоконнике и слушала сбивчивую речь Инавка.
– Улетать тебе отсюда надо, понимаешь? – шептал он. – Люди тут злые, жадные до чудес, да и тех хватают, рвут руками, лишь бы присвоить и не делиться.
– Я видела их. – В ее голосе зазвенела грусть. – Эти люди несчастны и больны. Мои песни могли бы помочь, но они не хотят впускать их в сердце. Как будто для глухих щебечешь.
– Улетай, – отрезал Инавко. – Может, за морем отыщутся другие люди.
Чар-птица отвернулась. Он протянул руку, чтобы дотронуться до хвоста, такого дивного и сияющего, – и замер. Нет, вряд ли ей это понравится.
– Я видела твоего отца, – продолжила чар-птица. – Он убьет тебя, царевич.
Глупо вышло. Но лучше, чем доживать до старости, с каждой весной теряя остатки ума. Инавко лишь пожал плечами и сказал:
– Ничего страшного.
Бывает и хуже. Холопы и вовсе относят полоумных в перелесок и оставляют там, надеясь умаслить Лешего. Родись Инавко не в царской семье – бегал бы лешачонком или летал бесплотным духом.
А так – славная жизнь, даром что короткая.
– Нет, царевич, не бывать тому, – сказала чар-птица и взлетела, раскинув крылья. – Дождись меня, я скоро!
Инавко проводит ее с замирающим сердцем. Дивная все-таки! Он понимал бояр, не желающих отпускать такую красу, но ведь то не каменья, не ткани, а живая птица из плоти и крови. И с собственной волей.
Пусть летит и не возвращается. Нечего ей тут делать. За себя Инавко не боялся, не привыкать. Да и складно вышло – братья не отпустили бы чар-птицу, сразу связанной привезли или вовсе израненной.
«И я бы смог ее освободить», – подумал он и горько усмехнулся. Еще освободил бы! Потому что глупец.
* * *
– Как это – нет? – Отец нахмурился и смерил Инавка злобным взглядом. – Ежели исчезла – раздобудь. Седлай коня и поезжай, как в тот раз.
– Нет, – Он поднял голову и посмотрел в ответ. – Пусть летает по свету.
– Дитя неразумное! – ахнула мать. – Эх, что с тебя взять? Отправляйся-ка ты к себе…
– Нет уж! – перебил ее царь. – Наш сын думает, что он умнее, не так ли! Что он смеет перечить царю!
Сзади лязгнули стальные цепи. Инавко не стал отвечать – все равно не поймут, потому развернулся к витязям и позволил себя заковать. Железо клацнуло клыками и сомкнулось вокруг запястий.
Нянюшки заохали и начали креститься, бояре глядели кто с интересом, кто – с радостью, купцы со своими дочками затаились по углам. Инавко спокойно прошел мимо. Цепи гремели, путались, лоб чесался, а руки не поднимались. Ну да ничего, придется потерпеть.
К счастью, его бросили в отдельный поруб, высокий да широкий. Видать, расстарались. Отец и тот не стал размышлять, что к чему. Да ведь он, как и бояре, ждал случая, верил, что Бог пошлет Инавке череду испытаний, а тот не сдюжит. Интересно, как давно? Неужто с тех пор, как он не смог заскочить на коня?
«Ничего, успеешь перебрать все воспоминания, – он хмыкнул про себя. – Только это нам и остается».
Где-то вдалеке летел Хорс, пряча червонный плащ, а следом за ним – Ярило, разбрызгивая свет по снежным цветам. И пахло там хмельной весной, а не отсыревшими бревнами.
* * *
– Ай-лю-ли, ай-лю-ли, просыпайся и лети. – Звонкий голос врезался в голову.
Инавко аж подскочил от удивления. Неужто не сон? Может, он сошел с ума? Да нет – напевает вверху, и еще как! Надо же – и впрямь вернулась. Но зачем? Его спасти? Ай, сколько мыслей – аж боль в висках вспыхнула!
А чар-птица продолжала щебетать, заклиная стражников. Те, шатаясь, достали его из поруба, высвободили из оков и повалились на землю. Инавко схватился за руки, потер онемевшие запястья.
– Скорее, – выдохнула чар-птица и разжала лапы. В руки ему свалилось золотистое яблоко, наливное, спелое. –