Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко
Долго молчал Иван. Молча плакала за избой Марья.
Наконец сказал тихо, твердо:
– Не верю я в проклятия. Давай платок свой да Марью не смей тронуть!
Хлопнула дверь, заскрипело крыльцо. Жеребенок заржал в конюшне. Ждала Марья, что заглянет Иван за избу, подойдет к ней… Не пришел Иван. Зато явилась яга, мрачная, худая. Сверкнула зубом, Марью схватила за руку:
– Обиделась на Ивашку-то своего? Не серчай, это я его не пустила, неча нежничать напоследок. Ну-ка пошли в избу, будешь мне верная работница до самой смерти!
– До какой смерти? – вскрикнула Марья. – Ты сказала, отпустишь меня к Ивану, как он Кощея убьет!
Потащила яга Марью вокруг избы, поплевывая на травы; пригорюнилась.
– Не убьет он Кощея, больно сердце доброе. На гибель молодца отправила… – Блеснула бельмами, ощерилась: – Ну да не впервой! А может, и сдюжит Ивашка твой. Ну-ка, созову-ка я ему вслед злобы да гнева, авось посмелей станет!
Взобралась на крыльцо, свистнула так, что сорвался с крыши петух. Поднялся ветер, догнал Ивана, опалил сердце ледяным огнем. Марья сидела в избе, горько плакала.
– А ты чего кручинишься, Марья Моревна? Ну-ка берись за веник, тесто ставь, подушки перетряси, коня Иванова обиходь. Да сплети мне из лозы птицу с глазами-яхонтами! Безделье горю – что поленья огню!
* * *
Долго ли, коротко ли шли Иван с жеребенком. Напоил Иван жеребенка хилого из яхонтового ручья, на лозовом лугу выпас. Окреп жеребенок, весело поскакал, ходко. Как закончилась пажить, так и вовсе в жеребца вырос златогривого. Сел Иван на него верхом и поскакал к Кощееву дворцу. Маетно было поначалу, страх брал, дурманил голову. Хорохорился яге, мол, не ведом ему страх больше, – а все же тревожно было, да не за себя, а за Марью. Ну как останется она у яги на веки вечные? Может, и вправду моры за ней да смерти одни?..
Встряхнул головой Иван, отогнал мысли. Пришпорил жеребца, а впереди уж Огненная река показалась. Вынул Иван платок, махнул им; утих огонь, только цветы огненные посверкивали под мостом, тянулись к нему, обжигали искрами. Нагнулся Иван, схватил на всем скаку горячий бутон, обернул платком, сунул за пазуху. Жег цветок сквозь платок и рубаху, нашептывал Марьиным голосом:
– Отступись, Иван. Соврала тебе яга, не с нею я, а тут, во дворце Кощеевом. Хорошо нам здесь. Не мешай счастью нашему, Ваня…
Снова Иван тряхнул головой, отгоняя голос. В три прыжка одолел жеребец мост. Вот уже и дворец Кощеев: темный, высокий, двор мощеный, а по плитам мраморным да порфировым – мертвые птахи. Осадил Иван жеребца. Спешился. Сжав меч, пошел вперед. Хрустели под сапогом птичьи кости, поднимались перья. Закашлялся Иван: дымно было, жарко. И как тут Марья жила, в чаду, в смраде?..
Вошел во дворец, наткнулся на пустую клетку. Та упала, следом другая упала – пошел хрустальный звон по горнице, заиграла скрыпка тоненько, нежно. Снова подступил Марьин голос, почудилось, будто подошла она, тронула за плечо прохладной ладонью:
– Уходи, Иванушка. Не быть нам с тобою. Кощеева я.
– Да уж таки не быть, – сквозь зубы молвил Иван. – Да уж таки Кощеева!
Выхватил меч, расшвырял клетки с дороги.
– Выходи, Кощей! Выходи на бой честный!
Сгустился дым, трудно стало дышать. А скрыпка все пела, плакала.
– Меч бери да выходи сразиться!
Ветер дохнул в лицо – будто сердце кто сжал цепкой лапой. Задохнулся Иван, согнулся в кашле… А когда разогнулся – стоял уж пред ним Кощей. И такой злобой лютой затопило Ивана, что забыл он про бутон огненный, забыл про наказ яги: бросился на Кощея… да только пролетел мимо, ударился в стену.
– Почто ж ты, Иван, явился? – вздохнул Кощей. – Просила тебя Марья: уходи, не мешай нам.
– Не Марья это просила, а колдовство твое! – крикнул Иван. Снова полетел на Кощея, снова тот ускользнул. – Долго еще убегать станешь? Бери меч, выходи на бой честный!
– Да где уж честный, – усмехнулся Кощей. – Головню из Огненной реки за пазухой прячешь, дворец спалить хочешь. Разве честный это бой?
– Вот и попробуй удержи меня!
– А это вовсе без надобности, – засмеялся Кощей. Сел на лавку, раскрыл сундук. Вынул рубаху, расшитую по вороту узорами да цветами хитрыми. – Духу у тебя не хватит головню достать. Слаб ты да добр, на что Марье такой муж?
Зарычал Иван, бросился в третий раз на Кощея. А тот выставил перед собой расшитую рубаху:
– Марьина. Погляди, диво какое. Долго она ее расшивала, всю зиму с лучиной сидела… Неужто мечом проткнешь?
* * *
– Медлит твой Иван. Подсобить придется, – проворчала яга. Хлебнула квасу из плошки, проглотила пирог. – А и славные пироги печешь, Марья! Ну-ка, оберни в полотно да спрячь пирожок за пазуху.
Молча Марья сделала, как велела яга. А та юркнула змеей по столу, схватила Марью за плечо, толкнула так, что упала Марья, выскользнул пирог из-за пазухи, размоталось полотно, и угодил пирожок на пол, зашипел, что головня в воде.
* * *
Запестрел перед глазами узор, Марьей вышитый, – как на стену наткнулся на него Иван. Остановился на всем ходу, и вылетел платок из-за пазухи, а из него скользнул огненный бутон. Упал на пол и зашипел, расплескивая огонь.
Зашипел Кощей, защелкали мертвые птицы, мары заметались по дворцу. Побежал Иван прочь, дверь найти не может в дыму. Тут заперто, там закрыто, там новая горница, вся уж в огне… Наконец потянуло дождливым духом, побежал на него Иван, выбрался в окошко, Марьей открытое. Выскочил к лесу, а там уж и жеребец ржет:
– Садись скорее, Иван, большой пожар идет!
Еле успели Огненную реку перемахнуть, а как оставили ее позади, так закричали гуси-лебеди, се́ло красное солнце, упала на мир ночь, и показалось Ивану, что не он по лесу мчит, а черный волк. Скалится, щерится, к Марье попасть алчет.
– Убил, убил Кощея, – шептались травы.
Богинки ухали:
– Погубил-таки, взял грех на душу…
– Я Марью спасал!
– Мало ли что спасал! Все одно: убил. И себя погубил…
– Это еще почему?
Шуршали листвой лесавки, ауки плакали:
– Погубил зверя, теперь сам зверем станешь…
– Чудищем лютым…
– Аспидом…
– Вот и яга тебе в сердце злобу пустила… Прорастет злоба, пустит корни, станешь зверем лютым!
Доскакал Иван до яговой избы к рассвету. Выбежала на крыльцо Марья, бросилась к нему.
– Иванушка…
Стоит Иван, голову повесил. Марья его обнимает, выспрашивает, а он только меч о траву вытирает, хоть ни капли крови нет на мече, один пепел Кощеев.
– Не принес черепушку! – захохотала от порога яга. – Не принес ни плаща, ни меча!
