НедоСказанная Аксиома или Житие не святого, но Духовного - Леонид Духовный
Судьба свела меня с ним где-то в начале 70-х, а может, и ранее. Подзабыл. Помню только, что то был Фестиваль, а может — Слёт?... Неважно. Сразу как-то засимпатизировали. Я знал много его песен и с удовольствием пел их у костра, со сцены. Писал на них дружеские пародии. И, естественно, когда в 1974 году мы затеяли первый Киевский Фестиваль Туристской Песни (той, что впоследствии назвали авторской), я порекомендовал председателем жюри пригласить ленинградского барда Евгения Клячкина. Он приехал и украсил наш праздник. Это от него у меня мягкая манера судейства, но жёсткость оценки. От него раскованность и даже разудалость на «чайхане», снисходительность к пародиям на себя…
На «Каса марэ» (та же бардовская «чайхана», только по-молдавски) Кишинёвского Фестиваля я показал свою «мясоедовскую ораторию» — пародию (с мясом в стране была хроническая напряжёнка) на своих коллег-бардов из Питера. Там упоминались и Юрий Кукин, и Александр Дольский, и Валентин Вихорев. Была пародия и на Евгения Клячкина, его любимейшую мной песню «Псков», со стихами:
Помнишь этот город, вписанный в квадратик неба,
Как белый островок на синем,
И странные углы косые...
Жаль одно, что я там был тогда, как будто не был.
Помнишь церковь, что легко взбежала на пригорок
И улеглась на нем свободно,
Отбросив руку с колокольней,
Как лежал бы человек, спокойно глядя в небо.
Ветерок относит тени и друзей, и женщин, —
Что ж, разве это не прекрасно,
Что верить до конца опасно...
Неужели ты чего-нибудь другого хочешь ?..
и т. д.
А «мясной» парафраз выглядел так:
Помнишь эту клячу, что легко взбежала на пригорок
И улеглась на нём свободно,
Откинув морду с гривой модной,
Как лежал бы человек спокойно глядя в небо...
Ветерок относит запах от неё — напрасно,
Ведь в общем мне и так всё ясно,
Что есть конину не опасно!!!...
Неужели ты чего-нибудь другого хочешь ?..
Писано было с любовью, но звучало, скажем так, не совсем толерантно.
К моей радости, Женя вместе со всеми весело и искренне принял шутку. (Честно сказать, я очень опасался, что он обидится, но, ура! — минуло) Чего только со мной не бывало, но пародии на свой счёт до сих пор воспринимаю по-клячкински сдержанно, философически.
Фестиваль Киев-74. Чайхана. Поёт Евгений Клячкин.
В чалме, — «чайханщик» Валерий Сергеев.
Но вернёмся к началу главы. Дело было так.
В те годы отделение НИИ, которым я руководил, разрабатывало совместно с Институтом им. П. Б. Патона первую в мире линию непрерывного производства сварных витражных стеклопакетов. Те, кто хоть немного знаком с физикой, знают, что стекло — коварнейший материал, поскольку анизотропно по всем направлениям. Не говоря уже о том, что оно весьма чувствительно к механическим воздействиям, но даже не резкий перепад температур, всего лишь в 0.5°C на площади в 9–16 кв. см ведёт к разрушению всего огромного массива. А «массив»-то, по началу, был 2.5 м х 2.5м. Мы ставили опыт за опытом, меняли технологию, создавали хитроумное оборудование и, в конце концов, обманув матушку-природу, родили уникальный агрегат-линию, которому равных нет, по-моему, до сих пор.
Всё это происходило на Лисичанском стекольном заводе, и в силу вышеизложенного я из командировок не вылазил. Лисичанск — город небольшой, рабочий, шахтёрский, вплотную примыкает к Северодонецку (их разделяет только одноимённая речка). Северодонецк же создавался по замыслу Никиты Хрущёва в 60-е как всесоюзный центр бурно развивавшейся тогда химической промышленности. И поехала в город научно-техническая интеллигенция, в основном из столичных округов и других мегаполисов. Авторская песня (АП) же — родовой продукт думающего люда. (Кстати, «техно» в древней Греции обозначало — искусство.) И, когда «вечный думатель» достигает критических оборотов, взрыв интереса к Движению Бардов неизбежен. Нужен только запал-детонатор, роль которого сыграл тогда талантливый организатор, бывший севастополец Виктор Розенцвайг. К сожалению, этого обаятельного человека уже нет среди нас, но, как явствует из письма, созданный им со товарищи КСП действует по сей день…
Северодонецк того времени — город гостеприимный, радушный, а в силу изложенного выше, ещё и весьма информированный и свободный, не зашоренный, в отличие от моего идеологически «правильного» Киева. Может, потому дончан часто баловали гастролями знаменитые артисты и театры. И, когда, например, приезжал Театр на Таганке, то, по-мольеровски обходя разные запреты, руководство всяких НИИ устраивало концерты-встречи с Владимиром Высоцким. Притом — в рабочее время, т. к. вечерами Володя был занят в спектаклях. И, чтобы не нарушать «святое» трудовое законодательство, издавались правдоподобельные приказы типа: «В связи с подготовкой здания к зиме и необходимостью проверки и ремонта отопительных систем, на завтра, такого вот числа и такого вот месяца, установить следующий распорядок дня: с 8:00 до 12:00 — рабочие часы, с 12:00 до 16:00 — технический перерыв, с 16:00 до 20:00 — работа. Зам. директора по хозчасти».
О славные «технические перерывы»! Как они выручали! Вообще, «Высоцкий в Северодонецке» — тема отдельная и, по-моему, в каких-то книгах освещена. Однако, насколько я знаю, далеко не полностью. Но «это, братцы, о другом».... Я же — о встречах с незабвенным Евгением Клячкиным.
Лето 1982 года. Мой очередной вояж в Лисичанск, к счастью, совпадает с приездом Жени. Встретились. Он предложил: «А может, и ты выступишь?» Отказался, потому что и целого-то концерта для такого мэтра, как он, — мало!... Ах, какой это был вечер!
Что внимали каждой его ноте, каждому слову, — говорить, понятно, излишне. «За все овации», вообще, стоит ли вспоминать? А ещё, в финале — «Возвращение»...
...Ты плачешь, мама, — младший сын седой.
Ну, что поделать, — внучке в институт!
Лишь ты одна осталась молодой,
Ну, а для нас, живых, года идут...
Я помню — год и месяц, даже день,
Твое лицо, сухое, как пустырь.
Из нас в живых остаться мог один
И этот выбор совершила — ты.
Я должен знать, свой провожая век
И черпая из твоего огня,
Что прожил эту жизнь — как человек,
И что тебе не стыдно за меня...
Я плакал… Знаете, я тоже вырастал при войне. Меня тоже ценой собственной жизни спасала мама. Но она, к моему счастью, выжила! А Женина в блокаду
