Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко
– А вы как сбежали?
Тот отчего-то смутился, помедлил, но признался:
– Дельфина прикормил. Когда маленький был. – Закусил губу, пышные волосы поникли. – А потом мои же пираты… его загарпунили, когда он за судном увязался, сказали, хитрая тварь, утопить может.
Вольяна вздрогнула.
– Сразу надо было от них бежать, – бросил Бессчастный, но продолжать не стал.
Остров плыл внизу. Свесившись через борт, Вольяна ловила взгляды: буянцы, едва на них падала тень, задирали головы, разевали рты. Люди вроде обычные, разве что больно нарядные, красивые. Все дети, юные, молодые. Глаз радуется… но радость оказалась недолгой. Рядом охнули, что-то упало, и Вольяна отвлеклась.
– Ой, голубка…
Ветреница точно потеряла грациозную бесплотность, стала просто обожженным трупом. Не парила – лежала, а глаза меняли цвет медленно, мутно. Бессчастный склонился к ней.
– Мы близко, – прошелестела она, приподнялась. – Но видно, мне с борта лучше не с-сходить. Тяжело будет рядом с тем, из-за кого я… мы… нас… память. Давит.
Впереди, на островке, парящем над большим чистым озером, уже маячил замок – белый, окольцованный радугой. У ворот выстроились люди – безмолвные витязи в лазурных плащах, золоченых кольчугах. У фланговых были знамена на тонких древках: на правом незнакомое голубое, с летящей птицей, а на левом – серп на зелени.
Герб Империи. Гостей ждали.
– Хорошо. Не сходи. – Вольяна дала руку, но пальцы прошли сквозь пальцы. – Посмотришь за здоровяками, их выпускать Цесаревич не велел… – Она имела в виду конвой, который еще после знакомства с Ветреницей как-то сник и чаще отсиживался в каютах. – И за нашим замороженным приглядишь. А ну как проснется, расскажет что?
Юношу из глыбы они благополучно вынули. Он дышал, но глаз пока не открыл. Царь-Девица не доверила его увальням, сама подхватила ветром и доставила на самую мягкую койку в самой удобной каюте. И теперь вот все время летала проведывать.
Ветреница встала, уцепилась за борт.
– А за тобой кто приглядит? – Спохватилась: – Ты мне тело обещ-щала!
– Я пригляжу, – бросил Гроза Морей, покосился на Бессчастного, вызывающе улыбнулся: – Ты-то сойдешь или лиха какого боишься?
Бессчастный фыркнул. Он уже встревоженно наблюдал за каким-то движением в рядах витязей. Они расступались, пропуская кого-то.
– Я сам – Лихо. Если ты не забыл. Разумеется, сойду.
* * *
От альбатроса – тусклой, невзрачной птицы – в смуглом и златоглазом короле не было ничего. Одеяние его пестрело сложной мозаикой узоров, в черных кудрях сверкали цветные кристаллы и кораллы, на руках стучали и звенели браслеты.
– Ну здравствуйте! – смешливо пропел он, едва корабль сбросил на парящий остров трап и гости сошли. За узкими плечами короля стеной сомкнулись пустоликие витязи. – Здравствуй и ты… беглец.
Гроза Морей ступил вперед и поскорее упал на колени. Где только вся бравада?
– Ну… – Король подступил. Склонил голову к плечу. – Понравилась человечья доля?
В ушах пирата испуганно звякнули серебряные кольца, спина напряглась. С ответом он долго медлил, наконец глухо выдохнул:
– Недурна. Хотя не без горечи.
Вольяна захотела вдруг подойти и ободрить, поймала схожий порыв в Бессчастном, но оба заробели. Ее руки сжались в кулаки, его – стиснули оружие. Королю, видно, не очень понравился ответ: он покривил рот, но смолчал. Смягчил тон:
– Ла-адно… признавайся, обижали тебя? – Он зыркнул на Бессчастного, задержал взгляд на Вольяне. – Эти, например?
Гроза Морей вскинулся. С колен без разрешения не встал, но выпалил:
– Нет, нет, что ты. Кто обижал – тех тут нет! Эти меня только выручали.
– Вот как. – Снова золотые глаза вперились в Вольяну. И хотя в них не горело уже досады, стало неуютно. – Что ж. – Рука, когтистая, вся в перстнях с ослепительными глазковыми кварцами, легла пирату на голову. – Впредь не шали. Будешь еще сбегать?
Голос – мед. Но тишина, сгустившаяся с вопросом, недобро, опасно горчила.
– Я… – начал Гроза Морей, поднимаясь. Вздохнул. – Конечно. Не сбегу…
Похоже, привезла его Вольяна из клетки в клетку побольше. Грустно.
– Хорошо. – Альбатрос прищурился. – Итак. Чем займешься? Что нужно? Упустил ты время, когда сиротам раздавали дома и островки, но…
– Я бы пока побыл тут, – неожиданно сказал пират, – в твоих башнях, вот с ними. – Он обернулся. Вольяна поймала в его взгляде волнение. – У девицы дело к тебе, – Снова тон стал осторожным, заискивающим. – Для начала скажи, удивила она тебя кораблем?
Альбатрос обогнул его, пошел вперед. Корабль оглядел задумчиво, хлопнул по борту, как коня по крупу, задрал голову к облачным парусам, на которые налипли кое-где обрывки радуг… опять посмотрел на Вольяну. Та, решившись, сама приблизилась.
– Удивила я вас, ваше величество? – тихо повторила она. – Если да… у меня просьба. Всего одно молодильное яблоко. Молю.
Она, сама не заметив, прижала дрожащие руки к сердцу. Боялась: время-то шло… Подумала вдруг: «А если поздно?» Но ее обещали дождаться. Обещали. А силы в том сердце много, не зря же, наверное, силен и мудр этот сердцецвет?
– И для кого? – Король подступил вплотную. С непонятной улыбкой склонился. Поймал ее косу, чуть сжал, всматриваясь в вороной блеск. – Матушка? Этот ваш Император?..
– Мой муж, – призналась Вольяна. – Он стар, при смерти. А я хочу прожить с ним жизнь, потому что… потому что, кажется, люблю. Или могу полюбить.
Альбатрос замер. Глянул пытливее, будто только увидел по-настоящему. Стало страшно: сейчас расхохочется, хлопнет в ладоши, ужалит в духе своего ехидного подданного: «Ох и дура ты, девка!» Но его пальцы лишь выпустили косу.
– Что ж… – начал король. Правда усмехнулся, но без веселья или яда в глазах. – Вот теперь я правда удивлен. Я подумаю. А пока идемте-ка пировать!
* * *
Вечером в комнате Вольяна расплела косу. Сидя у зеркала, тихо расчесывалась. Помнила: возня с волосами успокаивала пирата. И мужа. А ее? Сердце заходилось; взгляд то и дело метался к окну, за которым внизу, на воде, отдыхал корабль.
Пир был шумный. Вольяну король посадил подле себя, сам отрезал ей самые вкусные кусочки то одного, то другого и подливал вин – малинового, земляничного, черноплодного. Но стоило ему отвернуться – и кубок хватала тонкая рука под кружевной манжетой. Гроза Морей разливал вино себе и Бессчастному, молча кидал предостерегающие взгляды. «Нельзя пить здешнее?» – в какой-то момент решила Вольяна. Он глухо пояснил: «Пей, но не много». Пила она осторожно, но потихоньку отчего-то разнежилась, разговорилась. Незаметно рассказала королю и цветущим придворным про полет. Про столицу, Цесаревича, музей. А потом и о своей любви. На каждой истории изящный сапожок Грозы Морей
