Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко
Тук-тук.
Вольяна, сидя у штурвала, слушала сердцецвет – и сердце. Далекое. Слабеющее. Горько молила: «Только дождитесь».
Ша-и-аш!
– Тоскуеш-шь? – Обдало холодом, Ветреница замерла рядом, жуткая, оборванная. Оскалилась. Блеснули золотые серьги-слёзки.
Вольяна покачала головой.
– Думаю…
– Страш-шно?
– Очень.
Царь-Девица молчала, глаза меняли цвет. За эти дни Вольяна разглядела ее хорошо: золу на руках и волосах, ожоги, обугленный подол. Сердце сжималось: как же жаль. Разве так грешны были Царицы, что хотели мира? Да и Буян оказался местом счастливым…
– Грус-стно, что тело твое чахленькое мне не годится, – бросили ей.
Жалость как рукой сняло. Но стало интересно:
– Почему грустно?
Ветреница усмехнулась.
– Да потому. С-сожгли нас девицами. Никто не успел познать любви. А ты…
– Я тоже нет, – возразила Вольяна. Вспомнила насмешки пирата и кое-что еще, что давило на сердце. – Может, я… вообще все придумала и…
– Пус-сть и так! – Снова холодный порыв, и Ветреница взвилась, затанцевала призрачными башмаками на металлическом борту. – Пусть! Что дурного? Коли нет любви, отчего ее себе не придумать? Каждый ради нее живет, голубка! Ее ищет или из-за нее мучится! На них посмотри!
Тут Вольяну подхватило, резко, как перышко – и отнесло к палубе. Она тихонько повисла у мачты – и увидела клетку, где как всегда грелся на солнце пират. Бессчастный сидел по другую сторону прутьев и расчесывал ему волосы. Они тихо говорили.
– Мужики… а вс-се про то же, – рассмеялась в ухо Царь-Девица.
Гроза Морей вспоминал, как же впутался в сделку: приютским мальчишкой убежал с острова, прибился к разбойникам, стал для них незаменим из-за чар. Когда бриг разбился в шторме, когда все они захлебывались в волнах, – позвал Царь-Девицу на помощь. Свое тело он отдал за их жизни. А потом, когда спустя несколько лет о нем прознали Пожиратели, его просто выдали им. Слишком хороша была награда Цесаревича.
Бессчастный же рассказывал о своем имени – что ненавидит его. Так ему выпало: первыми умерли родители, потом брат, потом умирали наставники в воинском деле, товарищи, командиры, друзья, невеста, снова друзья… Бывает оно – такое таинственное проклятие Лиха, достается, как несчастливые карты. С ним лучше ни к кому не привязываться, ибо чем сильнее тянешься к человеку – тем мучительнее его смерть.
– Как бы вас всех ненароком не погубить… – с грустью сказал Бессчастный, поднял случайно глаза к мачте и аж подскочил. – Вы?!
Ветреница расхохоталась на три голоса, да и бросила Вольяну к клетке. Подхватила только у самой палубы, приземлила, не дав ушибиться. Вольяна, красная, сердитая, встала, отряхнулась.
– Не хотела мешать. – Она посмотрела на гребень. – Ой… лакействуете.
Теперь смутился он, потупил глаза.
– Я обидел вас. Недооценил. И более беспокоить не смею.
– И волосы он, кстати, дерет меньше, ты, девка, грубая, – добавил ехидно пират. Ветреница опять рассмеялась. – А ты что хохочешь, горелая селедка?
– Так. – Глаза ее опять замерцали от улыбки. – Будто ожила. Ненадолго. И… – Она осеклась. Взмыла на край борта, посмотрела вниз. – Это что?..
Вольяна пока не видела, но слышать начала. Снова – незнакомые чары.
Др-р-р-у-р-р-рд.
Тусклые. Усталые.
Подскочила к борту, свесилась вниз и сразу нашла то, на что глазела Ветреница. По волнам плыла большая льдина. В ней темнел человеческий силуэт.
– Твои делишки? – Бессчастный подошел, тоже склонился, но обращался к пирату.
– Видел бы – сказал бы… – проворчал тот, звонко боднув клетку.
– Человек за бортом! – пояснила Царь-Девица. – И во льду!
Пират нахмурился, замотал головой.
– Глыбы не создаю. Моя магия потоньше.
Вольяна переглянулась с Бессчастным.
– Может, поднимем его? Замедляется корабль. Чувствует что-то?
Глаза его были холодные, усталые. Вот-вот буркнет: «Мягкотелая». Нет, промолчал.
– Знаете, в чем суть сердцецвета в механике, Вольяна? Так ваш муж писал в научной работе, стоящей на почетной полке у Цесаревича. Автомат с таким камнем перенимает не только ум, но и нрав владельца. И принимает решения, которые принял бы он. Поднимаем.
Ветреницу просить не пришлось: рассыпалась ветром, обняла лед, схватила – и вот глыба на палубе, прозрачная, голубоватая. Человека было легко разглядеть. Смуглый юноша в странной одежде: пестрые узоры, деревянные бусы рядов в пять. Волосы черные, до пояса. Взбудораженная, Ветреница лисой завилась рядом. Вольяна тронула лед пальцем.
– Сколько он так… бедный.
– Видать, сотни лет, – бросил пират. Подполз к прутьям, сощурился. – Необычный лед. Колдовской. Древний.
– Крас-савец. – Царь-Девица не унималась. – Как бы вынуть…
– А если замертво упадет? – боязливо спросила Вольяна.
– Если просто растопить, – точно упадет, – подтвердил Бессчастный. Он смотрел на лужу, медленно натекающую из-под глыбы. – Мы низко. И солнце сегодня…
Палящее. Золотое. Похоже, Буян близко. Говорят, так оно светит лишь там.
– Эй! – окликнули их. Вольяна повернулась. Пират снова сунул меж прутьев нос. – Вообще… я могу попробовать расколдовать. Если выпустите. Топить – не морозить, но я в общем справлюсь, думаю.
Вольяна опять посмотрела на Бессчастного, сжав губы. Вспомнила свои же слова, про «отвечать головой». Ответила уже, когда защитила? Ну нет! Хватит с нее.
– Может, и руки развязать? – мрачно осклабился Бессчастный, подступая.
Пират взгляда не отвел, только вздохнул.
– С руками попроще. Но просить не буду. Все понимаю.
– Что понимаеш-шь? – вмешалась Ветреница, грозно скалясь. – Что я тело твое заберу, едва ты в их сторону чихнешь?
А ведь правда. Она может. Но Гроза Морей упрямо качнул соломенными волосами.
– Что жизнь за жизнь. Они меня тебе не отдали. Теперь и я их не отдам никому.
Щеки его вдруг заалели. Хохотнув, Ветреница подмигнула Вольяне.
– Я же говорила!
Мужчины их, конечно, не поняли.
– Ну смотри… – Бессчастный снял с пояса ключ, отомкнул клетку. Кортиком перерубил веревки, упала к ногам мешковина. Вольяна едва дышала. Ветреница щерилась. Бессчастный выжидательно скрестил руки на груди. – Вылезай.
Гроза Морей ступил наружу, нетвердо выпрямился. Только тут Вольяна осознала: в низкой клетке-то он этого не мог. Качнулся. Встряхнулся. Шагнул вперед, еще, еще… будто забыл обо всех. Задумчиво улыбнулся, разминая плечи.
– Хорошо как…
Никому неволя не нравится. Как вообще он это вытерпел? Может, на его месте Вольяна бы на тюремщиков и бросилась.
– Ну, – пробормотал пират, шагая к глыбе. Приложил ладони, дохнул. – И тебя освободим.
Лед замерцал лазурью, загудел.
Др-р-р-у-р-р-рд.
И начал испаряться как дым, а солнце засияло еще ослепительнее. Корабль ускорился.
Зыбкие зеленые земли уже темнели на горизонте.
6
Остров пленял. Берега пестрели цветами; песок блестел сахарным золотом. Лесистые голубоватые горы – все в крупных искрах самоцветов. Облака низкие, пухлые, странные, будто хочешь – попрыгай на таком или вздремни.
Подлетая, корабль зашелся ритмичным «тук-тук», окутался красно-розовым
