Могильщик. Шёпот костей - Геннадий Алексеевич Башунов

– Она опротивела мне в тот миг, когда я вошёл сюда. И ещё: скажешь хоть одно слово, до Сердца Озера мы поплывём впятером.

Карпре молчал. По крайней мере, до тех пор, пока Велион не вышел из таверны.

Глава третья. Сердце Озера

Озеро пахло тиной и рыбой. Велион сидел на гальке, покрывающей берег, и морщился, ощупывая лицо и шею. Одиночными волосками или даже клочками оставалась плохо пробритая щетина. Ничего удивительного, что в этом городишке не оказалось ни одного приличного брадобрея, но побриться хотелось жутко. Сейчас могильщик думал о том, что ещё пару недель можно было б и потерпеть.

Он оглядывал окрестности, хотя оглядывать практически нечего. Порт представлял собой несколько причалов, объединённых одним деревянным помостом. К каждому причалу пришвартованы по нескольку суден – от утлых лодчонок до, в принципе, добротных баркасов, на которых действительно можно было проплыть те полста миль, что отделяли остров от берега.

В паре сотен ярдов от причала даже стоял портовый кабак – не большенькое зданьице с покосившейся крышей, но большой популярностью он, судя по всему, не пользовался – за тот час, что могильщик сидел на берегу, в него вошли всего два человека, причём, одной из них была старая проститутка. Наверное, ещё не время. А может быть, здесь всегда «не время». Велион слышал, что в нескольких милях к юго-западу, там, где из Лельского озера вытекает река Крейна из старого рыбацкого посёлка отстроился настоящий город-порт. Ничего удивительного в этом не было: Крейна – полноводная река, местами достигающая ширины в три мили, имея длину всего-то в сто пятьдесят, могучая в своей неторопливости, ведь Лельское озеро располагалось на небольшой высоте относительно уровня моря. Вот там, наверное, настоящие портовые кабаки. Но могильников там нет, а значит, ему там делать нечего.

Невдалеке на мелководье плескалась кучка ребятни разных возрастов, чуть дальше – люди повзрослее. Солнце уже клонилось к западу, но до заката ещё далеко, так что вода в озере сейчас тёплая. Могильщику жутко захотелось искупаться. Поразмыслив, он поднялся с гальки и направился в сторону озера.

На него косились, признавая чужого, иногда тихо перешёптывались, но никто не пытался к нему лезть. К тому же мужчин среди купающихся было немного – большинство сейчас, скорее всего, ещё рыбачило или коптило рыбу, или солило, или мололо вяленую мелочь для того самого рыбного теста. И некоторые из женщин смотрели на него вполне недвусмысленно, но пока могильщик хотел только купаться.

Велион скинул одежду, оставшись только в нижних штанах, сложил вещи в кучку, а сверху положил пояс с клинком. Потом медленно направился к воде.

Озеро прогрелось ещё недостаточно, всё-таки даже середина июня – рановато, чтобы купаться в таком большом водоёме, но вода всё равно оказалась вполне терпимой. Раздражало только то, что у берега был слабый откос, хотя это позволяло привыкнуть к прохладной воде постепенно. Могильщик прошёл с сотню футов, но вода поднялась только чуть выше пупка. Но, сделав ещё один шаг, он ушёл под воду с головой. Вынырнув, могильщик долго отплёвывался и фыркал, потом, наконец, поплыл дальше от берега.

Могильщик загребал воду руками машинально, так же машинально поворачивал то в одну сторону, то в другую, чтобы не отплывать слишком далеко от берега – утонуть от судороги, схватившей ногу, ему не хотелось.

Его мир – всего лишь череда могильников. Его жизнь – бродяжничество и распутывание магических ловушек. Могильщик по сути своей – одинокий волк, не способный даже гулять там, где ему хочется. Нет, само по себе это не повод кончать жизнь самоубийством в очередном могильнике. Пусть он проклят, пусть. Проклятие перчаток – цена за его отличие от других. И он считал, что сможет заплатить эту цену. Нет, могильщик помнил что-то из того, о чём думал перед тем, как войти в Имп. Но это было давно. Это был морок, минутная слабость, глупость.

Но одинокий волк становится дворнягой на цепи. Лес вокруг превращается в забор. Проклятие – в цепь. И это волк сидит на этой цепи, радуясь, что он будто бы другой, но если присмотреться, то ничем уже не отличается от других собак. Вот только в нём есть толика волка, но волка, которого сломили, из-под воль придав иллюзию свободы, толику чуждости, которые он так пестовал и лелеял, выставляя всем на показ. И волк даже этого не почувствовал, не понял. Поэтому он ненавидит других дворняг, а те ненавидят его. Но большой разницы между ними нет, кроме той, что его отпускают с цепи побегать за забором, а их – нет.

Так зачем же он, волк на привязи, плывёт с Карпре? Всё-таки потешить своё тщеславие? Хочет быть причастным ко всем «подвигам» могильщиков, которые вошли бы в века? Нет. Ему просто интересно? Тоже нет. Конечно, интерес есть, но не такой сильный, чтобы рисковать своей шеей. Денег у него достаточно, десять крон золотом и ещё десятка два серебряных грошей. Может, из жалости к Карпре? Да, Велион его жалеет, но и ненавидит одновременно, ненавидит ещё с первых дней знакомства, а ещё больше после его бегства из рушащегося поместья. Такая жалость, пожалуй, доведёт его убийства «старого друга». Так зачем? Нет ответа, нет. Или он не хочет признаться даже себе?

Велион повернул к берегу, краем глаза увидев, что около его вещей кто-то сидит. Если что-то украдут, догнать воришку в незнакомом и таком запутанном городишке будет непросто. Хорошо, что сумку с кошельком оставил в трактире.

Но человек, сидящий у вещей могильщика, не собирался бежать, наоборот, ждал его. Когда могильщик подплыл ближе к берегу, он понял, что это женщина. Она сидела, наблюдая за его приближением.

– Как водичка? – спросила она, когда Велион вышел не берег.

– Ничего, – ответил могильщик.

– Любишь купаться?

– Иногда.

– А ещё что любишь? Женщины-то нравятся?

– Иногда, – усмехнулся Велион. Шлюха… что ж, можно раскошелиться и на ночь любви, чтобы избежать длительного воздержания. Тем более, женщина была довольно молодой и не выглядела затасканной. Приятное лицо, аккуратная грудь и широкие бёдра. Почему бы и нет…

Шлюха молчала, видимо, не поняв ответ Велиона.

– Сколько? – спросил он, развеивая её сомнения.

– Грош.

– Мои деньги остались в трактире.

– Ещё за грош прогуляемся и до трактира, – пожала плечами женщина.

– Трактир называется «Рыбацкий хвост», – медленно произнёс Велион.

– Удвой цену, и мне будет плевать,