Тайны Невербуха. Книга 1 - Максим Век

Скакнув козликом, я послушно застопорился и с подозрением глянул на покойника.

– Большое спасибо! – произнёс он.

Я увидел, как шевельнулись губы под платком. Подавив желание вновь умчаться вдаль, я сделал по направлению к нему пару осторожных шагов. А потом вдруг подумал – а с чего, собственно, я решил, что это покойник. Почему вот так сразу покойник? Может, ещё нет. Может, живой, просто плохо стало.

– Эй! – сказал я, – вы как? Можете подняться?

– Нет.

– А что с вами?

– Я умер, – флегматично шевельнулся платок.

Ну, значит, всё-таки труп. Обыкновенный говорящий труп. Похоже, здесь это гораздо более типичная ситуация, чем какие-то, прости Сварх, живые и тёплые люди.

– Я очень давно умер, – пробормотал сквозь платок покойник, – от горя и разочарования. Всё пронеслось, и только ночь над головой.

«Красиво изъясняется», – подумал я. И поглядел на белый платок даже с некоторой симпатией.

А потом у меня голове словно вспыхнула молния.

– Вы поэт? – срывающимся от волнения голосом спросил я.

После паузы последовал ответ.

– Я им был.

Я полез в карман и вытащил оттуда несколько листков.

– У меня тут стихи… – пробормотал я. – Я бы хотел, чтобы вы…

– Что?! – мне показалось, или труп вздрогнул и сделал попытку отползти от меня? – Вы хотите прочитать мне свои стихи? Умоляю, давайте обойдёмся без этого!

– Нет, вы не поняли. Это не мои стихи. Это даже, может быть, ваши стихи.

– Мои?

– Да. Я сейчас.

И, слегка запинаясь, я начал читать. Через полминуты он прервал меня.

– Да, мои. Но зачем вы их мне читаете?

– Ну как же… Мне такое задание дали. Найти вас и отдать стихи. Вы можете их как-то взять? Может, всё-таки поднимитесь? Или…

– Я, кажется, догадался! – прервал он меня. – Вам нужен не я. А другой поэт.

– Другой?

– Да, на той стороне двора есть другой поэт. Мне думается, вам к нему. Он, правда, не может говорить, но всё слышит и понимает.

– Зато я уже ничего не понимаю. Подождите, кому на голову вылили ночной горшок? Вам?

Я не сразу понял, что странный шелест и вздохи, которые я услышал в ответ на свой вопрос, были смехом. Белый платок на лице поэта ходил ходуном.

– О, господи!

– Что?

– Неважно. Со всей ответственностью могу вам сообщить, что никто никакого горшка на меня не выливал. Ох! Оживёшь тут с вами ещё!

Мёртвый поэт закашлялся.

Прокашлявшись, он сказал:

– Идите к нему. К стене противоположного дома. Там вы его найдёте. Поговорите с ним.

Я всё ещё медлил. Вероятно, сжалившись надо мной, поэт добавил:

– Поймите, поэзия – одна из самых странных вещей в мире. Вернее, в мирах. Потому что мы с вами явно из разных. Но с тем молодым поэтом у нас возникла какая-то телепатическая связь. Мне кажется, я написал несколько его стихов. А он моих. Из-за этой путаницы могли произойти самые непредвиденные и грозные события. Ваш поэт, кажется, был бедным человеком, я не ошибаюсь? И он не очень хорошо относился к знатным и богатым господам из своей страны. По личным обстоятельствам. А мои стихи, которые записала его рука, могли откликнуться страшными потрясениями в вашем мире. Разумеется, никто не хотел никому причинять вреда… Идите к нему! Возможно, он поймёт и сможет что-то исправить.

Когда я уже отошёл, то вновь услышал тихий голос:

– Постойте! Скажите, белые ночи ещё идут?

Я притормозил.

– Какие? А, вы имеете в виду млечные… Нет. Уже закончились.

– Спасибо.

Покойник облегчённо вздохнул, а потом быстренько исчез – просто растворился в лунном свете вместе с платком. А я продолжил свой путь. Я довольно быстро понял, куда надо идти – на стене дома напротив я разглядел слабое пятно света и направился к нему.

В призрачном прямоугольнике, мерцавшем на щербатой стене, я увидел нечто невозможное – плоская человеческая фигура стояла и смотрела прямо на меня. А когда я подошёл ближе, она изменила своё положение, словно бы подавшись вперёд, но оставаясь всё также распластанной по поверхности стены. Фигура принадлежала изящному молодому человеку. Одежда на нём была старомодного покроя и, мягко говоря, не очень качественная. Даже в этом подергивавшемся прямоугольнике неверного света я видел большую заплату на плече. Ещё бросалась в глаза чрезвычайная худоба юноши. И его глаза – на измождённом лице горели глаза безумца и ясновидца. Глаза поэта.

– Господин Плюнкив, – нерешительно обратился я, – Вирил! – я пришёл из Невербуха, чтобы попросить вас избавить город от ужасного проклятия!

Юноша непонимающе покачал головой. Его глаза неотрывно смотрели на моё лицо.

– Ну как же, проклятие. Ваш брат, Хефер Плюнкив сказал, что только вы можете его снять. В общем, вот, послушайте, – я достал из кармана листки. – Эти стихи просили вам прочесть. Вы не против?

Вирил, улыбнувшись, кивнул.

И я стал читать стихи. Сварх ослепительный, я не читал так много рифмованных строк со времён окончания школы. Вирил меня не перебивал.

В тишине двора слова стихов отдавались эхом. Скоро к эху прибавились какие-то посторонние звуки. Постукивание и шарканье, хруст и скрежет. Я обернулся. Похоже, все местные парни (и девчонки) собрались во дворе. Они стояли, обратив глаза или то, что у них от глаз осталось, на меня. Черепа поблёскивали в холодном лунном свете. Плюмажи на шляпах мертвых женщин неслышно покачивались. Возглавляла группу любителей поэзии моя давешняя знакомая – медам в широкополой шляпе, умевшая очень широко раскрывать зубастый рот.

Я застыл в нелепой позе – полуобернувшись, с раскрытым ртом.

Как только стихи смолкли, вся эта компания стала медленно, шаг за шагом приближаться ко мне. Я не убежал по одной причине – они охватили меня полукругом – а напротив путь преграждала стена. То есть бежать было некуда.

Я сглотнул, чувствуя холодный ручеек, стекающий по спине. Мертвецы подходили всё ближе. Я глянул на поэта, он, кажется, не замечал гостей. И смотрел на меня, ожидая продолжения декламации. И я продолжил. А что оставалось делать? И только я возобновил чтение, мертвецы остановились.

Но цикл, к великому моему сожалению, очень скоро закончился. Я с отчаянием выкрикнул последние строчки: «Я низкую страсть променял!». И замолчал.

Поэт смотрел на меня. Сзади кто-то торжествующе причмокнул – это была женщина с розой на груди, она стояла уже совсем близко. Остальные толпились за ней.

Приняться читать цикл заново у меня не хватило соображения. Да и, думаю, это бы больше не сработало. И вообще, чего бедняга-поэт стоит столбом и ничего не делает. Ведь по уверениям профессора, он должен сейчас быстренько