Дом поющих стен - Кристиан Роберт Винд
И тут с молчаливым безумцем, мирно дремавшим на соседней койке, стали твориться по-настоящему дьявольские вещи.
Сперва он вскочил с койки – да так резво, будто кто-то дернул его за невидимую петельку. Я заметил, как он тяжело дышит и оглядывается по сторонам, отчаянно вращая круглыми то ли от страха, то ли от возбуждения, глазами. И тут он принялся рычать и скулить будто раненный зверь, загнанный в смертельную ловушку.
Он ревел столь страшно и столь оглушительно, что даже раненные, доживавшие в счастливом небытие свои последние часы, изумленно распахнули замутненные глаза.
Заметив неладное, старшая сестра тотчас же ринулась к безумцу, сжимая в руке шприц с сильнодействующим снотворным, но не успела она и приблизиться к нему, как он…
Я так и не понял, что же произошло в это мгновение. Только видел, как в красном полумраке его большая и могучая ладонь молниеносно взлетает вверх, а затем размашисто падает вниз. Пальцы здоровяка были странно скрючены, как будто он сжимал что-то в своей ладони.
И тут я ощутил, как мою глотку сдавили тугие объятия истинного ужаса. Старшая сестра, пронзительно вскрикнув, зажала руками свое лицо, и на недавно вымытый пол хлынули горячие ручьи крови.
Не слишком отдавая себе отчет в том, что я делаю, я бросился на помощь, попытавшись схватить безумца и повалить на пол. Однако едва ли успел сделать и несколько шагов – он толкнул меня в грудь с такой нечеловеческой силой, что я мигом отлетел к стене, ударился затылком о железный поручень койки, а затем расстелился на полу, обильно залитом кровью.
Пока я пытался прийти в себя и подняться на ноги, в палате возникли еще несколько сестер, всполошенных громкими криками. Они окружили здоровяка и стали аккуратно подкрадываться к нему, все еще ожесточенно завывавшему у соседней койки. В ту секунду я осознал: если я не брошусь им на помощь, то эта ночь неминуемо окажется для многих из нас последней.
Безумный и не думал сдаваться – он тяжело сопел раздувавшимися ноздрями, жадно вдыхая сырой воздух, и глядел на хрупких женщин в больничных халатах с тем же выражением лица, как оголодавший хищник следит за своей добычей. Я знал – он не остановится, пока не убьет всех, до кого только сумеет дотянуться.
В его расширенных зрачках, охваченных лихорадочным алым блеском, уже не оставалось ничего людского. В этот час передо мной возвышался не человек, а демоническая тварь, без тени сомнения готовая отнять невинную жизнь…
Я мельком подумал о раненных, что лежали пластом на дальних койках. Как только безумец расправится с сестрами, он ринется на них, беспомощных и жалких, скованных смертельной агонией, и разделается с ними одним умелым движением руки, как опытный палач.
И тогда я рывком вскочил на ноги.
Я чувствовал, как с затылка на спину падают горячие липкие капли: должно быть, я расшиб череп при падении. В таком случае, становилось предельно понятным, отчего больничная палата перед моими глазами плясала из стороны в сторону, а к горлу то и дело подкатывала тошнота.
Я собрал оставшиеся силы и рванул к безумному. Его зрачки неотрывно следили за молодой сестрой, находившейся ближе остальных, а жилистые пальцы с силой сжимали то, чем он рассек лицо несчастной женщины всего несколько минут назад…
Не знаю, каким чудом мне удалось свалить его с ног. Возможно, мне просто повезло. Быть может, мне решил помочь сам господь. Однако сестры, кружившие вокруг, не стали медлить, и, воспользовавшись моментом, сию же секунду нашпиговали разъяренного безумца иглами. Затем мы не без труда связали здоровяка по рукам и ногам парой военных ремней. И выволокли его в коридор – подальше от раненных солдат.
Безумный продолжал неистово сопротивляться до тех пор, пока наконец не впал в медикаментозное беспамятство. И даже тогда я с огромным трудом сумел разжать его цепкие пальцы. Когда же я раскрыл ладонь и показал перепуганным женщинам то, что не желал отпускать выживший из ума солдат, по больничному коридору прокатился тихий ропот суеверного ужаса.
Это был большой нательный крест – остроконечное распятие из потемневшего серебра, какие часто берут с собой на войну мужчины, уповающие на милость господню.
Вот только этот крест, покрытый подсыхающими пятнами крови, совершенно точно не был орудием бога.
20 ноября, 1942
Этим утром в госпиталь вновь нагрянул отряд бобби и уже знакомый мне военный коронер. В этот раз для того, чтобы забрать с собой безумца, которого с момента происшествия сестры держали в отдельной комнате связанным и обездвиженным. Надеюсь, судьба больше никогда не столкнет меня с этим бездушным человеком…
В обед я наконец увидел старшую сестру – несчастная все еще выглядела изрядно потрепанной, а правую часть ее лица рассекал глубокий шрам с рваными краями.
На ее глазу темнела повязка, и я спросил, как сильно она пострадала в ту ночь и подлежат ли ее травмы восстановлению. На что она лишь молча приподняла повязку, под которой не оказалось ничего, кроме пустой глазницы.
Однако же, несмотря на столь значительное увечье, старшая сестра продолжает заботиться о раненных. Вечером она принесла мне суп, а затем перебинтовала мою голову, осторожно осмотрев подсохшую рану.
Хотел бы я искренне подивиться несокрушимой стойкости этой маленькой женщины, однако война преподнесла мне один весьма наглядный урок. Если человек терпеливо и без лишних слов сносит самые жестокие испытания судьбы, значит, некогда он прошел сквозь еще более суровые наказания…
Тот же день, 5 часов утра
На рассвете старшая сестра заглянула ко мне, чтобы осведомиться о том, не изводит ли меня больше тошнота, явившаяся результатом обширного сотрясения. Я ответил, что чувствую себя прекрасно благодаря ее чуткости и опытным предписаниям. Она улыбнулась и похлопала меня по плечу.
Тогда я спросил у нее, как она может сохранять такое удивительное хладнокровие после столь ужасающей потери. Однако женщина лишь бегло пожала плечами и ответила, что отсутствие одного глаза – далеко не самая страшная утрата в ее жизни.
Что ж, я не ошибся в своих догадках.
21 ноября, 1942
Сегодня мне наконец удалось отправить Дорис ответное письмо. Большего для счастья и не нужно…
Уже двое суток кряду здесь никто не умирал, и окрыленные этой удачей сестры снуют между койками раненных, стыдливо пряча блуждающие по их лицам улыбки.
Ливневая буря,
