Лед тронулся, тренер! Но что делать со стояком? 18+ - Игорь Некрасов
Я вышел на бортик, и резкий, чистый холод ударил в лицо, заставив вздрогнуть после душного коридора. Воздух здесь был другим — ледяным и острым, пахло морозной свежестью, металлом лезвий и едва уловимым сладковатым запахом разогретых тел.
Передо мной разворачивалось гипнотизирующее зрелище: фигуристки, словно стрекозы, выписывали сложные пируэты, оставляя за собой призрачные белые следы на идеальной поверхности льда. Басы от музыки гулко отдавались в огромном пространстве, смешиваясь со звуковым калейдоскопом тренировки.
Это был другой мир. Мир абсолютной грации, сконцентрированной мощи и невероятной, почти мазохистской дисциплины. После душных, наполненных скрытыми страстями кабинетов и коридоров, эта арена казалась храмом, где поклонялись чистой, почти абстрактной красоте.
Алиса скользила по дальнему краю арены, ее движения были плавными, но скрывавшими взрывную мощь.
Она готовилась к прыжку. Разгон, мощный толчок — и она взмыла в воздух, ее тело свернулось в тугой комок, совершив несколько безупречных оборотов, и приземлилось с легким, почти неслышным шорохом лезвий, выбросив одну ногу вперед в изящной ласточке.
Движение со стороны выглядело безупречным. Но мой взгляд, настроенный на поиск мышечных дисфункций, уловил едва заметную, мгновенную асимметрию в момент касания льда.
Работа суставов… мышечный корсет… — тут же пролетело в голове, и мой мозг, привыкший выискивать в женских телах прежде всего объекты вожделения, против воли начал анализировать.
Через минуту она подкатилась ко мне, ее дыхание было ровным, лишь легкий, едва розовый румянец на идеально бледных щеках выдавал её колоссальное усилие.
Она остановилась в метре, положив руки на свою безупречную талию. Ее поза была одновременно закрытой и выжидательной.
— Ну? — коротко бросила она, и это слово прозвучало не как вопрос, а как требование отчета.
Я на секунду забыл, где нахожусь. Забыл про Ирину, про Свету, про свои похотливые мысли. Включился медик. Студент, который три года зубрил анатомию.
— Есть небольшой перекос, — сказал я громче, чтобы перекрыть шум и музыку. — При приземлении вы чуть заваливаетесь на левую сторону. Незначительно, но это видно. Нагрузка идет на внешний край стопы, вот тут, — я показал на свою собственную лодыжку, — идет перенапряжение малоберцовой группы. И отсюда, — я провел рукой по воздуху от голени к бедру, — идет отдача вверх, в двуглавую мышцу бедра. В ту самую, что мы разминали.
Алиса, обычно абсолютно невозмутимая, слегка, почти незаметно приподняла бровь. Ее ледяной взгляд растаял на долю секунды, сменившись пристальным, изучающим интересом. Не к моей персоне, а к информации, что я выдал. Мое замечание, сухое и профессиональное, попало в точку. Оно не было комплиментом её грации или упреком в ошибке. Это была диагностика.
— Понятно, — произнесла она, и в ее голосе, всегда ровном и безжизненном, впервые зазвучали какие-то новые нотки — не тепло, нет, скорее некое подобие уважения. — Спасибо.
В этот самый момент мимо нас, демонстративно и на опасно высокой скорости, пронеслась Ирина. Она выполняла сложную дорожку шагов, ее рыжие волосы развевались, как огненный шлейф.
Алиса медленно, с преувеличенным спокойствием, проводила ее холодным, безразличным взглядом, а затем так же медленно перевела его на меня. В ее глазах что-то мелькнуло — не ревность, не злорадство. Скорее… заинтересованность.
— А что вы думаете о ней? — неожиданно спросила она, кивком головы указывая на удаляющуюся Ирину. — Как её техника?
Вопрос застал меня врасплох. Я посмотрел на Ирину, которая в этот момент выполняла вращение. И заметил, что её движения были… иными. Не такими выверенными, как у Алисы, но в них была какая-то природная, почти животная грация.
Странно, сейчас, сравнивая Алису и Ирину, я вижу, что Ирина как будто грациознее. В ее движениях присутствует легкость, в то время как у Алисы — напряженность. Почему так? Алиса, судя по её зажатым мышцам и проблемным узлам под приятной молодой кожей, явно предпринимает больше усилий и больше тренируется.
Я задумался.
Наверное, это связано с ее воспитанием, характером и тем, что ее мать пытается заставить ее добиться тех успехов, что сама не смогла. Но Ирина… почему её движения теперь выглядят… более завораживающими и красивыми?
Хм. — в голове промелькнула забавная мысль. — Может, из-за того, что она так хорошо расслабилась у меня на столе? Эмм… кончила? Она же кончила?
— У неё… всё хорошо, — осторожно начал я, чувствуя, что попадаю на минное поле. — Техника чистая. Проблем не вижу. — Алиса молчала и просто смотрела на меня своим пронзительным взглядом, казалось, заставляя продолжать. — Просто… — я замялся, подбирая слова. — Не то чтобы лучше… э-э… просто немного плавнее. Расслабленнее.
Я увидел, как в глазах Алисы что-то изменилось. Не гнев, нет. Скорее… удивление. И что-то еще, что я не мог определить — может быть, зависть? А может, досада?
— Видимо, её Вы лучше разминаете, — неожиданно произнесла она своим ровным, бесстрастным тоном, но в этих словах прозвучал такой ледяной укор, что я почувствовал, как по спине побежали мурашки.
И прежде чем я успел что-то ответить, оправдаться или объяснить, она резко оттолкнулась и укатила, оставив меня на бортике с открытым ртом и смешанными чувствами.
Вот чёрт, кажется, я только что совершил непростительную ошибку! — сердце на мгновение остановилось. — Но… почему она так отреагировала? Неужели её задело, что я нашел в движениях Ирины какую-то… эм, легкость? Или дело наоборот в том… что я увидел проблему в её движениях…
Я постоял еще минуту, наблюдая за девушками, за их титаническим трудом, пытаясь осознать весь масштаб и безумие этого места. Это была не просто спортивная школа. Это был настоящий храм, где поклонялись красоте движения, силе, боли и победе.
И я, со своими вечными стояками, похабными мыслями и сложной сетью из стыда, похоти и странного, просыпающегося профессионализма, чувствовал себя чужаком, варваром, ворвавшимся в святилище с членом наголо, где все были невинными жрицами.
Но точно ли я варвар? — задумался я, вспоминая Татьяну и её властный тон, действия и приказы. — Может, скорее послушник? Адепт? Жертвенное животное? Или вообще раб?
Со смесью облегчения и сожаления я покинул арену и направился обратно в свой кабинет, в свою клетку, которая после ослепительного света и простора арены вдруг показалась мне единственным безопасным, хоть и немного душным, убежищем.
Коридор за дверями арены был пустым, прохладным и тихим после оглушительного гула. Я шел, думая о произошедшем, и в голове раз за разом мысли
