Шизофреник - Andrevictor

— Я хочу сказать, что мы, возможно, являемся не только его тюрьмой, но и якорем. Единственным каналом, связывающим его с… реальностью. С тем, что от нее осталось.

Это меняло все. Я был не просто заключенным. Я был щитом, стоящим между этим монстром и внешним миром. Моя вечная самобичевание, мое расследование — это не просто наказание. Это был ритуал содержания в клетке. Пока я помнил свою вину, пока я был сосредоточен на себе, у монстра не было энергии, чтобы рваться наружу. Он питался моим чувством вины, моим страхом, моим эгоизмом.

Но что, если сменить фокус? Что, если вместо того, чтобы подпитывать его своей болью, попытаться… лишить его этой пищи? Не забыть вину. Принять ее. И затем — перенаправить энергию.

Не «я виноват, я должен страдать».

А «я виноват, я должен исправить».

Разница была колоссальной. Первое — пассивно и вечно. Второе — требует действия.

Я поднялся с пола. Ноги немного подкашивались, но воля, незнакомая, новая, была тверже стали.

— Он прав, — сказал я, обращаясь к обоим голосам. — Мы ищем Истоки не для того, чтобы узнать, как мы сюда попали. Мы ищем Истоки, потому что это — эпицентр. Место, где мы его выпустили. И единственное место, где мы можем попытаться его загнать обратно. Или… —

Я запнулся, едва осмеливаясь выговорить безумную мысчь.

— Или понять, чего он хочет. Потому что если он — часть меня, то его голод… это искаженная *моя* потребность. Та, что я когда-то проигнорировал, заглушив ее высокомерием и страхом.

— Понять его? — со скепсисом протянуло Эхо. — Он же, судя по всему, просто клубень голого хаоса и аппетита.

— Хаос — это неструктурированная информация, — парировал Страж, и в его голосе снова зазвучали нотки его старого «инженерного» режима. — Аппетит — это потребность в энергии. Если мы сможем структурировать первое и перенаправить второе…

— …мы сможем не уничтожить его, а преобразить, — закончил я. — Не запечатать проблему, а решить ее.

Это была уже не месть. Не наказание. Это была… миссия. Исправление собственной ошибки. Не из страха перед карой, а из ответственности за содеянное.

Я посмотрел на стену. На пульсирующие узоры. И впервые не увидел в них ловушку. Я увидел систему. Искалеченную, поврежденную, но систему. И я был ее частью. Не лишней, а критически важной частью.

— Он показывает нам слабости не для того, чтобы мы сломались, — проговорил я, осознавая. — Он показывает нам точки приложения силы. Он — не палач. Он — тренажер. Самый жесткий и безжалостный из возможных. Он готовит нас к главному бою.

Я сделал шаг. И затем другой. Направление теперь было очевидным. Мне не нужен был проводник. Мне не нужно было искать трещины. Мне нужно было идти на усиление сигнала. Туда, где боль была самой острой, где воспоминания — самыми яркими и самыми горькими. Туда, где ждало то, что я создал.

Эхо и Страж не спорили. Их внутренний конфликт сменился на странное, настороженное единство цели. Страх Стража и авантюризм Эхо были перенаправлены с внутренних склок на внешнюю, чудовищную, но теперь понятную задачу.

Мы шли. И Архив, казалось, отвечал на наше новое намерение. Коридоры стали уже, свет — напряженнее. Воздух звенел от невысказанного ожидания. Он чувствовал перемену в нас. И готовился к финальному акту.

Мы приближались не к разгадке. Мы приближались к моменту истины. Не чтобы узнать, кто мы такие. Чтобы решить, кем мы станем дальше. Тюремщиком, приговоренным к вечному страданию? Или врачом, готовым к самой сложной операции — операции над самим собой?

Выбор был за нами. И впервые за все время этот выбор казался не проклятием, а правом.

Глава 16. Эхо в башне

Решимость быть не палачом, а хирургом, давала силы, но не отменяла законы Архива. Дорога к эпицентру, к Истокам, не была прямой. Она вилась, петляла, подкидывая на прощанье самые изощренные испытания — не болью, не ложью, а искушением забыть.

Стены то расступались, открывая залы, похожие на идеальные реконструкции моего прошлого офиса, квартиры, лаборатории. Воздух там пах знакомым кофе, слышались обрывки беззаботных разговоров — призрачный рай, сотканный Плетущим из обрывков моих же ностальгических воспоминаний.

— Можно остаться ненадолго, — с тоской просипело Эхо, его дух авантюризма мгновенно увяз в сиреневой дымке ложного уюта. — Отдохнуть. Всего на минуточку.

— Это логично, — даже Страж дрогнул, его вечный страх перед риском уступил место страху перед предстоящей битвой. — Повысить когнитивную стабильность перед финальным броском.

Но я уже видел швы на этом гобелене. Идеальные, слишком идеальные узоры на ковре. Слишком громкий смех из динамиков виртуального радио. Это была не память. Это была таксидермия. Выпотрошенное и набитое ватой чучело прошлого.

— Нет, — говорил я каждый раз, и с каждым разом это давалось легче. Я не отталкивал искушение с рыком. Я просто видел его суть. И шел дальше.

Архив, видя, что грубые методы не работают, сменил тактику. Он подкидывал не искушения, а… подсказки. Искаженные, полусломанные терминалы, из которых на меня смотрело лицо Марка — то самое, каким оно было до той ночи. Умное, живое, полное трепетного интереса к работе.

«Посмотри, что ты потерял», — шептали стены.

«Вспомни, ради чего все это начиналось».

Это било больнее любого кошмара. Я останавливался и смотрел, чувствуя, как старая рана кровоточит. Я позволил себе эту боль. Принял ее. И использовал ее не как якорь в бухте, чтобы остаться в прошлом, а как топливо, чтобы идти вперед — чтобы исправить то, что сломал. Именно в одной из таких бухт — зале, увешанном голографическими портретами команды проекта, — я нашел его. Не воспоминание. Артефакт.

Заброшенный терминал, встроенный в стену. Не изящный интерфейс Архива, а грубый, угловатый прототип самого первого нейрошунта. На нем мигал значок незавершенного сообщения. Адресат — я. Отправитель — Марк. Дата — за несколько часов до катастрофы.

Сердце ушло в пятки. Я протянул руку, и дрожащие пальцы коснулись холодного экрана. Сообщение ожило.

«Слушай, я долго думал. Ты прав. Новые открытия требуют новых смельчаков. Просто… будь осторожен, ладно? Если этот твой «шум» и вправду что-то говорит… может быть он просто одинок. Может быть ему просто нужен собеседник. Не для того, чтобы его завоевать. Чтобы его выслушали и поняли. Звучит глупо, так ведь?»

Сообщение обрывалось. Он не успел