Князь: Попал по самые помидоры 18+ - Гарри Фокс
Она представила эту картину: шок в глазах Элианы, ярость и унижение на лице Артура. Это будет стоить ей всего. Ее чести, ее достоинства, последних остатков самой себя. Но это того стоило. Ради этого сладкого, горького мига полного разрушения его будущего, она была готова сгореть дотла.
Она аккуратно сложила письмо. Путь к мести был выбран. Отступления не будет.
Глава 41
Скрипучий
Я стоял на склоне холма, опираясь на зазубренный меч. Внизу, куда ни кинь взгляд, простиралось море стали и плоти. Город трупов. Безумная армия Эрнгарда была повержена. Воздух был густым и сладковатым от запаха крови, гари и… чего-то кислого, вероятно, того самого «сквирта», что двигал этими бедолагами.
Цена была высокой. Среди алеющих плащей Драконхейма лежали и наши. Ополченцы барона Отто полегли почти все. Несколько кошколюдов тоже не дышали, их грациозные тела неестественно выгибались среди грубых лат. Сердце сжалось. Эти проклятые безумцы оказали достойное сопротивление. Чертовски достойное.
Я глубоко вдохнул, собираясь с силами для речи. Нужно было поднять дух оставшихся, отдать дань уважения павшим, пошутить, чтобы снять напряжение…
— Воины Драконхейма! — начал я, и мой голос, хриплый от усталости, прокатился над полем. — Мы…
И тут моя голова взорвалась.
Это не было похоже ни на что прежде. Не поток воспоминаний, не головокружение. Это было ощущение, будто чей-то гигантский кулак схватил мой мозг и начал выжимать его, как мокрую тряпку. Мир поплыл, краски смешались в буро-багровое месиво. Звуки — победные крики, стоны — слились в оглушительный, бессмысленный гул.
— Господин⁈
— Артур!
Голоса Лиры и Ирис прозвучали как будто из-под толщи воды. Я увидел их испуганные лица, бросившиеся ко мне, но их образы двоились и расплывались. Колени подкосились, и я с тяжелым стуком рухнул на землю, в грязь и кровь. Последнее, что я почувствовал, — их руки, хватающие меня, и панические крики, а потом… тишина и мрак.
Сознание вернулось внезапно. Я лежал на спине, глядя в крону невероятного, гигантского дерева, чьи ветви терялись в сияющей дымке. Воздух был чистым, пахло хвоей, мхом и… чем-то ещё. Сладким и терпким. Я попытался пошевелиться, но тело не слушалось, будто парализованное.
Повернув голову, я увидел его.
Ту самую белку. Хранителя Семени. Сквиртоника. Он сидел, прислонившись к корню, его размеры по-прежнему поражали. А между его мощных задних лап, на отполированном камне, покоились те самые, легендарные бубенцы, каждый размером с его голову. Они переливались в странном свете этого места.
Их, мыли. Три девушки в струящихся одеждах с невозмутимыми, прекрасными лицами омывали гигантские яйца розовой водой, начищая их до ослепительного блеска. Когда их взгляды скользнули на меня, в них не было ни любопытства, ни отстранённости. В них было чистое, нескрываемое презрение. Холодное, как лёд.
И тут громовой, хриплый голос, исходивший от белки, обрушился на меня:
— ХА! А вот и ты!
Сквиртоник повернул свою огромную голову. Его янтарные глаза, полные не мудрости, а ярости, были прикованы ко мне. Он отшвырнул в сторону огромный орех, который щёлкал до этого.
— Думал, спрячешься за спинами своих кошечек и дешёвыми фокусами с огнём из причинного места⁈ — проревел он, и от его рёва задрожала листва на Древе. — Ты посмел возжелать то, что принадлежит МНЕ! Ты похитил у меня целую армию душ! Они должны были пасть в ярости, наполнив МОЮ силу, а не твоё жалкое тщеславие! Ты… ты мне весь ритуал испортил! Я из-за тебя аж недокончил!
Одна из нимф, натиравшая бубенец маслом, с отвращением отвела взгляд, будто я был чем-то неприличным, что посмело нарушить их священнодействие.
Я попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь хрип. Я был здесь пленником. И судя по тому, как сверкали глаза у этого бога-белки с комплексом Наполеона, дела мои были хуже некуда. Гораздо хуже, чем на любом поле боя.
Я лежал, всё ещё не в силах пошевелиться, и смотрел на разгневанное пушистое божество. Голова гудела, но яростный рёв прояснил в ней одно — надо включать режим выживания. И дипломатию.
— В-великий Сквиртоник… — просипел я, едва шевеля губами. — Чем… чем я, жалкий смертный, мог навредить такому… такому могущественному божеству? Чьи… э-э-э… семенники… — я сделал паузу, чтобы собраться с силами, — … чьи семенники являются эталоном мощи и величия, коему завидуют все мужи от мала до велика, включая, не сомневаюсь, самого Творца?
Рёв Сквиртоника стих. Его огромные уши дёрнулись. Он наклонил голову, и его гневный взгляд сменился выражением любопытства.
— Что-что? — прорычал он, но уже без прежней ярости. — Повтори. Про эталон.
— Я сказал, что Ваши… бубенцы… — я сглотнул, выбирая слова, — … являются истинным воплощением божественной силы. Их размер, их идеальная форма, их… сияние… — я кивнул в сторону нимф, которые с новым рвением принялись их натирать, услышав комплимент объекту своего поклонения. — Это то, к чему стремится любая жизнь, но достигают лишь избранные. Избранные, как Вы.
Сквиртоник задумался, почесав лапой за ухом. Гнев будто испарился, сменившись самодовольным мурлыканьем.
— М-да… — протянул он. — Мудрый ты, однако, малый. Редкий смертный способен оценить истинное величие. Вижу, ты человек со вкусом. — Он величественно кивнул. — Ладно… признаю, особых претензий к тебе у меня и нет.
— Как… нет? А армия? Рёв? «Испортил ритуал»?
— Пустяки! — махнул лапой Сквиртоник. — Я просто… исполнял волю. Король Эрнгарда принёс дохрена рассола. Качественного, выдержанного. Ну, я и благословил его армию. А куда она пошла — это уже не мои проблемы. Я вообще-то больше по… эстетической части. — Он снова с самодовольством посмотрел на свои омываемые сокровища.
— Но Вы же сказали… «посмел возжелать то, что принадлежит мне»… — не унимался я.
Белка замерла. Её глаза округлились, словно она сама только что осознала, что проболталась.
— А… это… — он заёрзал. — Ну, вообще-то… это не король так уж хотел тебя убить. Это… ммм… Роксана. Да, Роксана попросила сделать ему это благословение и направить армию именно на тебя. Сказала, что ты… угроза божественному порядку.
Услышав это имя, я не выдержал.
— Так я и знал! Эта коварная сучка! — вырвалось у меня. Нимфы, мывшие яйца, в едином порыве возмущённо ахнули, а одна даже бросила в меня свою бархатную тряпочку. — У неё только одно желание — быть единственной богиней! Чтобы все молились только ей, все сквиртали от её имени и никто не смел
