Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
Переходя сам с одного места на другое и рассылая своих послов, Иоанн распространяет свое влияние из Ефеса на большую часть малоазийских общин. Он основал и школу, как мы еще увидим дальше. Но рядом с этим и тут не было недостатка в конфликтах.
В истории этих конфликтов мы прежде всего встречаемся с руководителем одной из малоазийских общин Диотрефом, III 9. Диотреф не желает совершенно признавать авторитета ефесского Иоанна: он не сообщает общине его посланий, не принимает его послов, даже требует и от других, чтобы они отвергали их. Это, правда, не вполне удается: пресвитер имеет в этой местности круг верных приверженцев, в центре которого стоит Гай. Последний принял от него послов, дал им приют и, как твердо надеется пресвитер, позаботится и о рекомендуемом им Деметрии. Но это небольшой кружок лиц, все они вытеснены Диотрефом из общины; это личные друзья пресвитера, которых Иоанн приветствует поименно, III 15. Что же, в конце концов, побуждает Диотрефа к подобным поступкам? Мы не слышим ничего о различиях в учении. Честолюбие ли не позволяло ему отдать первенство далекому пресвитеру и его посланным? Совершал ли он нечто худое, в чем боялся контроля? Несомненно, однако, что постыдными делами, которые пресвитер хочет вскрыть при своем ближайшем посещении, являются лишь речи, произносимые против него Диотрефом, и отношение последнего к его послам, короче говоря, оппозиция авторитету пресвитера. Но как объяснить последнюю? Гарнак нашел к этому ключ: эта оппозиция есть попытка оградить самостоятельность отдельной общины от чрезмерной опеки со стороны странствующих учителей-харизматиков, небольшой эпизод из великой борьбы за власть, которая, как мы видели и еще яснее увидим дальше, волновала христианские общины именно в конце столетия и привела к опасным нравственным последствиям.
Конечно, в отдельных случаях могло действовать личное честолюбие. Но не следует забывать и того, что самый интерес дела требовал более крепкой консолидации. В частности, в данном случае это был страх перед авторитетом харизматиков, не подлежащим в известном смысле контролю. «Не всякому духу верьте», слышалось и в кругах пресвитера, и требовалось определенное исповедание, в качестве отличительного признака, I 4, 1 сл. Еще один шаг, и мы стоим перед полным отрицанием подобного проявления духа. Не всякий обладал величием Павла, предостерегавшего против чрезмерного спиритуализма, но в то же время увещевавшего: «Духа не угашайте, пророчества не уничтожайте», I Фесс. 5, 19 сл. Было покойнее, казалось вернее самому держаться и удерживать свою общину вдали от влияния этого опасного духа. Конечно, это было односторонне, и за эту односторонность пришлось поплатиться как беспорядками, вызванными ею в общине, так и, быть может, еще более, известным застоем. Диотреф является типом той церковности, которая ни за что не хочет нарушать свободного развития внешним возбуждением и вследствие этого лишает себя весьма ценных импульсов. С другой стороны, и пресвитер столь же мало свободен от односторонности; его суждение о противниках своего авторитета лишь по их темным сторонам, его умышленное подчеркивание разногласий обостряют напряженные отношения между кружком друзей и общиной, т. е. большинством, стоящим на стороне Диотрефа: это типичный образ действий пиетических странствующих проповедников, всегда стремящихся теснее привязать к себе своих сторонников, даже ценой единства общины. Такого представления о деятельности Иоанна не может поколебать и светлая картина, нарисованная нам Иеронимом, изображающая, как старик Иоанн, ослабленный летами, велит приносить себя в общинные собрания, чтобы всегда повторять слова: детки, любите друг друга. Конечно, Иоанн — апостол любви. Но сторонники мира часто являются самыми резкими его нарушителями.
Мы поймем вполне мотивы обеих сторон лишь тогда, когда обратим внимание на второй конфликт, который не имел с первым никакой внутренней связи, но все же оказал на него впоследствии весьма сильное влияние.
Наряду с пропагандой, исходившей от пресвитера и распространявшейся на значительную часть Малой Азии, имевшей целью не то миссию среди язычников, не то только укрепление христиан в вере, наряду с этой пропагандой идет вторая, как бы ее карикатура: пропаганда лжеучения. Но это лжеучение, что и делает положение столь опасным, является извращением самого Иоаннова учения. «Они вышли от нас, но не были наши», I 2, 19. Пресвитер создал в своей школе своеобразный язык: христианство являлось здесь истиной. Бога следовало еще познать, I 2, 3; для этого необходимо было быть рожденным от Бога; тогда только можно было созерцать Бога, как созерцал его единородный сын, I 3, 2. Бог был свет, и христиане были детьми света, 115. Это все были иудейско-ветхозаветные представления, которые понимались морально. Но в уме христиан-язычников они должны были вызывать совершенно иные мысли: им казалось, что речь идет о световой природе Бога, и что только тот, кто носит в себе часть этой природы, может проникнуть в таинственную сущность Бога. Истина, которую следовало познавать, представлялась им спекулятивной: все становилось натуралистическим и метафизическим. Нас не касается вопрос о том, какое влияние оказало это учение на христологию, как вызвало оно отделение свободной от страданий духовной сущности Христа от Иисуса — человека. Для нас важно то, что пресвитер и его последователи вопреки этому «передовому христианству», II 9, упорно защищали старое исповедание Иисуса Христа как исторической личности, принесшей нам в реальной человеческой природе полное откровение божественной сущности. Еще более важным являются разногласия обоих течений в нравственной области: здесь положение Иоанна «христианин не должен делать греха» в устах лжеучителей превратилось в утверждение «человек света не может грешить; что бы он ни делал, в том нет греха». Против этого нравственное сознание христианской общины восстает самым решительным образом, как это ясно видно из целого ряда мест I послания, I 1, 6, 10; 2, 4, 9; 3, 4, 6 сл. Это положение напоминает полемику послания Иакова против неправильного употребления формул Павла: первоначальный смысл формулы, совершенно извращенный неправильным толкованием основного понятия, должен быть восстановлен путем поправки или дополнения самой формулы.
Таким образом, стоят одно против другого два враждебные направления, чувствуя свое родство и, однако, тем сильнее взаимно отталкивая
