Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

друг друга. Пресвитер, со своей стороны, сделал все, чтоб привести к открытому разрыву: он требует от своих общин, чтобы они просто отвергали всякого ненадежного в основном пункте учения, в безусловном исповедании Иисуса Христа: они должны даже отказывать ему в братском приветствии, II 10 сл. Может быть, резкость эта была вызвана обстоятельствами; может быть, казалось невозможным иным путем восторжествовать над врагами. И Павел действовал также с решительной резкостью против иудаистических агитаторов. Но это повеление пресвитера напоминает нам больше основные положения послания Иуды против антиномистичес-кого гносиса; оно обнаруживает мучительный страх перед заразительной силой ереси, который разделяют с фарисейскими писателями столь многие церковные теологи позднейших столетий; явление это стоит в тесной связи с отвращением ко всему языческому. Лучшую иллюстрацию этому дает известный рассказ Поликарпа о встрече Иоанна с Керинфом в бане: «бежимте», кричит он в ужасе при виде еретика, «пусть дом, в котором находится Керинф, враг истины, разрушится», Ириней, III 3, 4. Мы легче поняли бы это боязливое отгораживание себя от лжеучения, если бы дело шло о тех сладострастных проявлениях гносиса, с которыми мы еще познакомимся, и при которых, действительно, нужно было избегать даже прикосновения к загрязненному платью. Но как бы близка к ним ни казалась теория о неспособности к грехам природы света, в письмах Иоанна мы не имеем никаких указаний на такой именно характер лжеучения. Злыми делами, с которыми христиане не должны иметь ничего общего, II 11, представляется Иоанну подобно тому, как мы это видели в деле Диотрефа, враждебное отношение этих людей к составителю. Кроме этого, он упрекает их лишь в недостатке братской любви, II 6 сл. I 2, 9; 3, 10; 4, 8, 10. Это последнее, с одной стороны, лежит в природе вещей: подобные конфликты должны были разрушать общину; пресвитер делает все, чтоб привести к полному разрыву. С другой стороны, весьма понятно и то, что хотя гностики и вели ревностно пропаганду среди христиан, однако смотрели на этих обыкновенных христиан в значительной степени сверху вниз. И здесь подтверждалась истина слов Павла, что гностики горды; односторонний интеллектуализм и спекулятивные наклонности практически всегда оказываются бесплодными: это общее, везде наблюдающееся явление. Христианство Иоанна с его стремлением к практической деятельности, к проникновенной братской любви, конечно, представляло собою нечто иное.

Частью измененную, но, во всяком случае, гораздо более подробную картину этих иоанновских христианских общин дают нам семь апокалиптических посланий, Апк. 2, 3, один из наиболее ценных, в частности для нашей цели, документов, которые оставило первоначальное христианство. Здесь мы имеем краткие, но многосторонние характеристики семи малоазийских общин, главным образом с нравственной точки зрения, причем о каждой из них дается пророком определенный отзыв. Заслуживает внимания уже тот факт, что из семи местных общин нам знакомы из времени Павла только две: христианство экстенсивно разрослось. Каждая из этих общин развилась своеобразно, пять из них заслужили похвалу, хотя и с ограничением, только две — прямое порицание, результат сам по себе благоприятный. Общины являются лучезарными светильниками, 1, 20. Что же заслуживает похвалы? В Ефесе, метрополии: дела, стойкость в страданиях, терпение и — сохранение себя от всякого лжеучения; в Смирне: духовное богатство при внешних бедствиях и нищете, верность в страдании; в Пергаме, городе императорского культа: твердость в исповедании, сохраненная даже в мучениях; в Фиатире: дела, любовь, вера, добровольное служение, терпение, усиление христианской деятельности, отчасти также противодействие лжеучению; последнее относится и к порицаемым в других отношениях Сардам; в Филадельфии с радостною готовностью исповедания связывается живое миссионерское рвение при незначительных силах; это, по-видимому, образцовая община. В противовес этому мы встречаем следующие порицания: Ефес забыл прежнюю любовь, его следует призвать к покаянию и вернуть к его прежним делам; Смирну приходится наставлять лишь в дальнейшей верности и стойкости в страданиях; в Пергаме незначительное меньшинство отпало в лжеучение; в Фиатире последнее играет большую роль. Всего хуже обстоит дело с Сардами и Лаодикеей; первая община вплоть до отдельных ее членов мертва, сонна, бездеятельна; последняя в целом ни холодна, ни горяча, воображает, что она богата, и не знает, как она несчастна, жалка, бедна, слепа и нага.

Так судит дух Божий устами пророка об общинах, согласно этому он распределяет угрозы и обещания. Его интерес направлен прежде всего на двойную борьбу. Менее опасной является внешняя борьба, при которой ненависть иудеев, 2, 9; 3, 9, и нетерпимость к нарушению императорского культа, 2, 13, угрожают преследованием и мучением; в большинстве случаев это служит лишь к сохранению и укреплению веры; радостная готовность к мученичеству находит себе многократно яркое выражение (ср. б, 9 сл.). Настоящая опасность грозит, собственно говоря, со стороны ереси, которая обозначается символическими именами, как дела Николаитов, учение Валаама, соблазны Иезавели. Конечно, может показаться сомнительным, говорится ли во всех этих случаях об одном и том же; под лжеапостолами, 2, 2, например, быть может, разумеются другие учителя. Но в основных чертах эти учения, вероятно, совпадали: это спекулятивный гносис, 2, 24, на него автор апокалипсиса обращает внимание исключительно только с его практической стороны; его возмущает необузданный либертинизм, приверженцы которого не совестятся вступать в языческую среду со всеми ее обычаями и пороками. Составитель говорит о вкушении идоложертвенного мяса и прелюбодеянии. Эти выражения заимствованы, правда, из ветхозаветной символики и относятся к факту забвения богоизбранным народом своей святости и принятия им религии и нравов ханаанян. Оно может пониматься образно, но может иметь и буквальный смысл, если будет приведено в связь с некоторыми другими явлениями. Возможно, конечно, что мы имеем здесь дело с одной из тех форм гносиса, которые возвели в принцип самую грязную безнравственность, — на что указывает спекулятивное обоснование, 2, 24; — но с таким же правом можно подразумевать под этим свободное отношение к язычеству, какое мы уже встречали у части коринфской общины, поступавшей так на основании односторонне понятых слов Павла. Связь с мыслями последнего возможна и здесь, в Малой Азии; она сказывается, может быть, в неоднократно обнаруживающемся влиянии Павловой терминологии. При этом подобно тому, как и в Коринфе, руководящую роль играют, как кажется, эмансипированные женщины, выдающие себя за пророчиц, и вполне возможно, что это вольнодумство имело своим последствием безнравственность. Автор апокалипсиса относится, во всяком случае, ко всем этим поступкам с величайшим недоверием: противная Богу светская власть является ему в образе великой блудницы, 17, 1 сл.; его идеалом является полная противоположность всему языческому. Он заходит даже так далеко, что включает в понятие христианского совершенства полное воздержание от половых отношений,