Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

Году в 1995-м мы пили чай с Зиновием Гердтом на его телепрограмме. Он вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал: «Саша, ты столько лет занимаешься образованием. Объясни мне, почему все вокруг то и дело твердят, что "дети – наше будущее"? Меня это удивляет».

Я не успел ответить. Гердт опередил меня: «Ведь ясно, что у моих детей свое будущее, а у меня – свое. Дети – вовсе не наше будущее».

Так в разговоре с замечательным актером и мудрейшим человеком отчетливо прояснился тезис: будущее у нас не одно на всех, будущих много, и этой мысли хорошо бы стать привычной.

Люди всегда стремились заглянуть в будущее. Но одна из величайших опасностей этих естественных порывов – составить единый прогноз, вынести всем «приговор к будущему» (даже вообразив его прекрасным). Когда мы говорим: «Вперед, в будущее!» – то рискуем впасть в ошибку, которую я называю «грехом финальности». Мы склонны приговорить самих себя к иллюзии жестко детерминированного будущего, а жизнь своих детей заковать в чужие мечты или страхи.

Грех самосбывающихся пророчеств в том, что они и правда склонны воплощаться. Попробую довести ситуацию до абсурда и спросить: а хотел бы, например, Маркс жить при коммунизме? Вот сбылось бы его пророчество, присел бы он за один столик, например, с Оруэллом, а где-то бы «пил свой кофе молча» («Только некто пил свой кофе молча» – так в известном стихотворении Дмитрия Кедрина) Кафка и посматривал на них с недюжинной иронией.

Иными словами, образ какого-то единого будущего, даже самого распрекрасного, означает лишение человеческого развития дара непредсказуемости, ключевого элемента человеческой сущности.

● 

А заглянуть в будущее люди стремятся всегда. Более того, человек приходит в настоящее не из прошлого, он конструирует свое настоящее как реализацию образа ожидаемого, желательного будущего.

Такое положение покажется странным, нелинейным. Но если мы говорим о человеке, то должны понимать: человек – незавершенный проект эволюции.

Точнее сказать, человек – незавершаемый проект эволюции.

И таким он был всегда. Человек вечен – но вместе с тем его возможности меняются от эпохи к эпохе.

В связи с этим напомню работу филолога Виктора Ярхо с парадоксальным названием «Была ли у древних греков совесть?». И, оказывается, совесть далеко не всегда была заметной ценностной характеристикой поведения человека. (Стыд, страх публичного позора уже были, а совести почти не наблюдалось.)

Совесть (как, кстати, и самосознание) – относительно поздний культурный продукт антропогенеза. Каждый раз, когда мы рассуждаем о совести, мы сталкиваемся с вопросом: как жить с непохожими людьми. Как подчеркивал мой друг, социолог Игорь Семенович Кон, человечество не раз оказывалось в зазоре между двумя нормативными механизмами контроля поведения: механизмами страха и механизмами совести.

В наш век совесть как совместная весть лежит в основе морального выбора, отделяющего человеческие поступки от трагедий расчеловечивания.

Вопрос о совести – один из вечных вопросов, которые входят в ту аксиоматику нравственности, без которой невозможно с доверием и взаимной радостью жить с непохожими людьми. А без этого вряд ли получится справиться и с рисками развития технологий.

● 

Когда-то было изобретено колесо. Разве нет повода ужаснуться, сколько за эти тысячелетия погибло под колесами людей – от боевых колесниц древности до нынешних автомобильных?.. Но виновно ли в том колесо и его изобретатель?

Вспомним, что в основе когнитивной революции, без которой не было бы искусственного интеллекта, лежала компьютерная метафора «человек есть устройство по переработке и извлечению информации». Только метафора эта глубоко частична. Мой учитель Алексей Николаевич Леонтьев говорил: «Самое страшное, что, создавая искусственные системы, мы вдруг забываем, что сами их создали, и начинаем учиться у искусственного интеллекта уму-разуму».

Это блистательная формула. Самая большая опасность здесь. Люди вдруг безропотно подчиняются тому, что сами сочинили. Когда мы начинаем верить, что та или иная созданная нами система сильнее человека, – разве в этом виновен искусственный интеллект? В этом виновен тот образ мышления, которому мы подчиняемся. (Кстати, возможно, искусственный интеллект вызывал бы у нас меньше страхов, если бы мы термин artificial переводили на русский как «рукотворный», а не как «искусственный».)

Лично у меня больше опасений вызывает не искусственный интеллект, а вполне человеческий технократический разум, которым обладают люди, принимающие решения.

Беда в нем, а не в искусственном интеллекте – это раз, и в «цивилизации статуса» – это два. Всегда в ходе развития люди выбирают: быть многим или обладать многим. Когда один руководитель оценивает другого по тому, есть ли у него личный туалет в кабинете, – то здесь «шестеренки зацепляются» и приоритет статусности ведет за собой принцип «я начальник, ты дурак», гарантируя стремление к технократической простоте решений.

В свое время философ и методолог Георгий Петрович Щедровицкий отчетливо сформулировал: «Попытка простого решения сложных проблем – это и есть то, что мы называем фашизмом». Примитивные решения, принимаемые в сложном мире, ведут к ужасным последствиям.

Ключевые риски человечества не в искусственном интеллекте, а в жажде простых решений.

● 

Несколько лет назад психологи ставили задачи на исследование кратковременной памяти. Шахматистам на короткий момент высвечивали фигуры и потом спрашивали, сколько фигур стоит на доске, как стоят, где стоят. Шахматисты не успевали ответить, не успевали увидеть, не успевали запомнить. Но среди этих шахматистов был один гроссмейстер, который поглядел на психологов, мучивших его, и сказал: «Я вот что вам скажу. Я не помню, сколько фигур стояло на доске, я не помню, как они стояли. Но если белые начинают, то они дают мат в два хода!»

Человек – это генератор смыслов.

Точен ли психологический диагноз от Александра Сергеевича Пушкина: гений – парадоксов друг?

Почему человечество не устает искать смыслы в выплескивающихся за рамки рациональности, кажущихся нелепыми поступках донкихотов, чаадаевых, сахаровых?..

Чем далее мы прорываемся в моделировании других форм интеллекта, тем более ценным для нас открывается человеческое в человеке. Для меня ярким символом человеческого в человеке служит Дон Кихот – причем неразрывно со своим столь же человеческим Санчо Пансой.

Предсказуемое адаптивное поведение ограничивается принципом «подобное притягивается подобным», но на протяжении всей истории то один, то другой человек с риском для себя вопреки любым проверенным алгоритмам и нормам разума «отвечает на подобное бесподобным». Вспомним восклицание Александра Сергеевича, однажды о себе заметившего: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Ключевая особенность человека – почувствуйте это – непредсказуемость для самого себя. Здесь ключ. Такой код ни в какого робота не заложишь.

Пока вы способны удивляться сами себе, пока вы способны быть непредсказуемыми для себя и