Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
В немецком народе мероприятия Гитлера против СА были встречены с удивительным сочувствием, очевидно, потому, что в партийной армии видели опасную и революционную силу. И все-таки не было недостатка в чувстве, что это значило на самом деле, когда национал-социалистская революция в течение полутора лет завоевала тотальные позиции в руководстве государства и тем самым стала практически бесконтрольной. Против закона о наследовании власти Гитлером, вынесенного 19 августа ч на всенародное голосование, вопреки многочисленным уловкам и манипуляциям проголосовало четыре с половиной миллиона – больше десяти -процентов избирателей. Это было результатом, который в отсутствие всякой легальной оппозиционной пропаганды являлся беспримерным.
И не удивительно, что многочисленные наблюдатели во всем мире полагали, что дело Рема стало тяжелым потрясением для национал-социалистического режима и даже чуть ли не началом его упадка. Сталин, однако, к ним не принадлежал. По сообщению Вальтера Кривицкого, второго руководителя советской военной разведки в Западной Европе, "на Сталина произвел большое впечатление тот способ, каким Гитлер разделался со своей оппозицией. Вплоть до мельчайших деталей он штудировал каждое сообщение наших агентов в Германии, которые касались событий той ночи". * С заседания Политбюро, которое занималось этими процессами, генерал Берзин, главный руководитель разведывательной службы, вышел с тезисом Сталина, согласно которому процессы в Германии не свидетельствуют о крушении нацистского режима. Наоборот, они ведут к консолидации режима и усилению Гитлера.' И самое позднее -после разоблачений Хрущева на XX съезде едва ли возможны сомнения в том, что убийство Кирова 1 сентября 1934 ведет к самому Сталину.,0 Были созданы условия для партийной чистки, которая в самых микроскопических деталях должна была следовать гитлеровскому образцу.
При этом положение вещей в Советском Союзе весьма отличалось от ситуации в Германии. Если здесь триумфальное единство нации и ее возрождение предстало в виде кровавого взрыва – борьбы несовместимых концепций и тенденций, то в 1934 году в Советском Союзе, казалось, после длительных битв возникло нечто вроде примирения между партийным большинством и оппозицией, которые столь долго боролись за правильную установку по отношению к социализму в одной стране, к международной революции, крестьянам и прежде всего к индустриализации страны. Высшем пунктом этой борьбы стала так называемая "платформа Рютина" 1932 года, которая указывала на Сталина как на единственного виновника катастрофического положения страны, на что Сталин, со своей стороны, охотно ответил бы смертными приговорами, если бы был в состоянии их провести. Ведь еще живо было воспоминание о ленинском "Завещании", предостерегавшем большевиков от повторения ошибок якобинцев, от смертельных междоусобиц. Поэтому в ходе разногласий с троцкистами и зиновьевцами дело никогда не доходило до вынесения смертных приговоров, и если какой-то член партии подвергался казни, как это было с Блюмкиным, убийцей графа Мирбаха, то в этом случае должны были наличествовать обстоятельства, которые могли быть истолкованы как государственная измена или сходным образом. Даже Троцкий был просто выслан из страны. ГПУ снова и снова сообщало, что именно в среде молодежи распространялись тенденции, примыкавшие к традициям Народной Воли и других террористических организаций. Иван Солоневич встретил в заполярном исправительном лагере в 1934 году студентов, участвовавших в этих течениях, сыновей высоких партийных функционеров, которые ему чистосердечно рассказывали о попытках застрелить Сталина во время посещения театра. " Видимо, Киров принадлежал к тем, кто самым решительным образом высказывался против применения смертной казни к интеллектуальным зачинщикам, чего требовал Сталин, хотя он, несомненно, являлся его верным приверженцем и, сменив в Ленинграде Зиновьева, по мнению Генерального секретаря, имел большие заслуги. Однако с лета 1933 ситуация значительно разрядилась, не в последнюю очередь потому, что были собраны хорошие урожаи. Никто не мог больше сомневаться в том, что первый пятилетний план будет фактически успешно завершен в течение четырех лет, и возрастала уверенность, что в будущем миллионы людей более не будут умирать от голода ради достижения великих целей партии и государства. Напротив, теперь становились возможными замедление темпов и ощутимые облегчения для людей. Дело представлялось таким образом, что Сталин сам поддерживал такие настроения, и на XVII съезде некоторые бывшие лидеры оппозиции, в том числе Каменев, получили возможность выступить. В то же время Максим Горький, который тогда оказывал большое влияние на Сталина, предпринял значительные усилия для достижения примирения среди партийной интеллигенции, поддерживая "либерализм" Кирова.
Напротив, непосредственное окружение Сталина во главе с Кагановичем и Ежовым противилось этой тенденции и искало возможность укрепить недоверие, заставляло Сталина повсеместно видеть результаты действий врагов. Вероятно, что это недоверие было вновь подстегнуто тем обстоятельством, что пленум 1934 года вынес постановление ускорить предрешенное уже партийным съездом перемещение Кирова из Ленинграда на работу в Москву секретарем ЦК наряду со Сталиным.
В декабре 1934 года Киров был застрелен в Смольном, где располагался партийный комитет, молодым коммунистом по фамилии Николаев. Сталин тотчас выехал в Ленинград, чтобы лично вести расследование. Быстро выяснилось, что люди из НКВД (так с недавних пор было переименовано ГПУ) в высшей степени странным образом пренебрегали обязанностями по охране Кирова. Но за это они либо получили лишь незначительные наказания, либо пали жертвой дорожных происшествий. Сам Николаев был заслуженным членом партии, который, однако, уже давно считался недовольным, поскольку он выступал против растущей бюрократизации и жаловался на потерю тех личных и живых отношений внутри партии, которые были характерными для боевых времен гражданской войны и первых послевоенных лет. Он также обращался к более отдаленному прошлому и углубился в литературу, посвященную русским террористам XIX столетия. По всей видимости, у него не было сообщников, однако, как видно из его дневника, он часто беседовал с бывшими оппозиционерами, которые не делали никакой тайны из их критической позиции по отношению к современной политике партийных вождей. Между тем и сам Киров мягко обходился с остатками зиновьевской оппозиции, поскольку надеялся вновь привлечь ее к сотрудничеству с режимом. Так, к примеру, он позволил вернуться в Ленинград старейшему и самому упрямому оппозиционеру Давиду Рязанову, бывшему издателю полного собрания сочинения Маркса и Энгельса. Должен ли был после этого приемник Зиновьева, вопреки мнению разочарованных старых коммунистов, принадлежать к изменникам делу революции? Но кто же тогда был заинтересован в том, чтобы оставить без защиты поборника сталинистского либерализма, так сказать, подставить его под револьвер его противников? Были ли это действительно критически настроенные революционеры, или же, напротив, это был сам Сталин, который имел основание для проведения чистки от своих бывших противников? Сегодня едва ли еще можно в этом сомневаться, хотя многое в этом
