Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер
Когда меня спрашивают, каким я вижу будущее России, я часто оказываюсь едва ли не единственным оптимистом среди сплошных пессимистов. Я попросту отказываюсь верить в то, что нынешний мрак может оказаться «концом истории». Ведь когда-то же будет востребован тот прежний опыт, от которого мы с вами сейчас отрезаны? Но не исключено, что на мои суждения налагает отпечаток мой личный опыт, причем в большей степени, чем я думаю. С Россией я познакомился в те годы, когда страна была охвачена вирусом ожидания лучшего будущего, и, возможно, это слегка пьянящее и захватывающее чувство причастности к процессу «важных реальных перемен» со временем стало неотъемлемой частью моего «я».
Здесь я хотел бы поблагодарить тех, кто принял участие в создании этой книги. Прежде всего это Йоб Лисман, шеф-редактор издательства Prometheus, поддержавший меня своей верой в мою рукопись и умело руководивший творческим процессом. Ключевую роль сыграли Ян Люкассен и Яап Клостерман из Международного института социальной истории (IISG) в Амстердаме, которые вовлекли меня в первые совместные проекты с Россией. Благодаря Карин Хофмейстер и Лео Люкассену я смог работать над этой книгой в рамках моей нынешней должности в IISG. Франка Херфорта я хотел бы поблагодарить за фотографию, украшающую обложку этой книги. Дафне Бергсма, Арьен Берквенс, Элине Хелмер, Олав Хофланд, Аннет Кесслер, Тимен Каувенар, Ян Люкассен, Мартейн Рютте, Девика Строкер и Йерун де Врис читали части рукописи. Они сделали очень важные замечания и ценные предложения, улучшившие книгу.
Наконец, я благодарю всех людей, названных и не названных здесь по имени, чьи жизненные истории вдохновили меня написать эту книгу.
Посвящаю эту книгу Даше, с любовью и преданностью.
Амстердам, 14 марта 2022 года
1
Человек
Летом 1991 года, которое, как оказалось, стало последним летом Советского Союза, я записался на месячный курс русского языка в Москве. До тех пор Россию можно было посетить лишь с обязательным гидом и вынужденным пребыванием в отеле «Интурист». Но вдруг на доске объявлений Амстердамского университета появилось предложение летнего курса русского языка, причем с выбором проживания – в общежитии или в русскоязычной семье. Последнее показалось мне избыточно «глубоким погружением», и я выбрал более безопасный вариант общежития. В отличие от меня, Вильберт, один из моих амстердамских сокурсников, поставил галочку в графе «семья» и таким образом попал к Алексею.
Двадцать восемь лет спустя холодным октябрьским днем в Москве в переполненном грузинском ресторане за Курским вокзалом я спросил Алешу, как он в те годы, в свои восемнадцать лет, решился вписаться в это дело с иностранными студентами – в стране, где контакты с иностранцами еще совсем недавно вызывали подозрение и могли привести к серьезнейшим проблемам. К тому же он жил с родителями. Оказалось, что типичное для восемнадцатилетнего парня любопытство взяло верх над всеми сомнениями, хотя «на всякий случай» он не поделился своими планами с родителями. Так они ничего и не знали до того жаркого июльского дня, когда ему на Белорусском вокзале «выделили» Вильберта, двухметрового великана, бывшего сквоттера из Амстердама с двадцатью колечками в ухе. «Мама, это Вильберт, он поживет у нас где-то с месяц».
Свобода
Я познакомился с Алешей и его друзьями – Костей, Юрием, Глебом, Васей, Мишаней, Пашей, Андреем, Темой и Мариной. Они были одноклассниками и, значит, согласно российской системе образования, росли вместе с семи лет и до окончания школы. Все жили в районе станции метро Алексеевская, чуть к северу от центра Москвы. Станция метро выходила на проспект Мира, шестиполосную автомагистраль, окруженную монументальными жилыми зданиями сталинской архитектуры, за которыми с обеих сторон тянулись незамысловатые строения шестидесятых и семидесятых. После окончания школы друзья разбрелись по разным институтам и университетам города, но учеба была для всех делом второй важности. Школа и школьное время оставались точкой отсчета и ключом для отношений внутри компании – тусовки, как они ее называли на молодежном сленге, которым я в то время еще не владел.
И эта тусовка взяла тем летом над нами, Вильбертом и мной, шефство. Все ребята, принадлежащие к тусовке, жили дома с родителями. Студенческие общежития в Москве предназначались только для иногородних студентов, а снять комнату было настолько дорого, что это было никому не по карману. Кафе или баров просто не существовало, и поэтому тем летом мы в основном слонялись по городу. Так и продолжалось, пока не оказывалось, что чьи-то родители уехали на вечер или на все выходные, и тогда вся толпа устремлялась в свободную квартиру товарища.
Днем мы перемещались по Москве на метро или автобусами, ночью же приходилось «голосовать» на проспекте Мира – поднять руку, чтобы остановить проезжающую машину. Если водителю было по пути, следовал короткий кивок – приглашение сесть в машину. В конце поездки вы без лишних разговоров платили какую-ту адекватную сумму. Если водителю было не по пути, сумму следовало оговорить заранее. Официальных такси не было, вернее, они были, но почему-то никогда не останавливались, чтобы подобрать голосующего, и занимались всем, кроме перевозки пассажиров. В особенности торговлей спиртным – дефицитным товаром, продающимся тогда по талонам. Этот бизнес был полностью сосредоточен в руках таксистов. Из окна моей комнаты в общежитии открывался вид на стоянку такси, где шла круглосуточная бойкая торговля. Один водитель продавал пиво, другой водку, а его сосед – коньяк. Все багажники были забиты аккуратно разложенными бутылками.
Алеша и его лучший друг Костя выглядели очень стильно. Их запястья украшали кожаные браслеты, точно как у их кумира Мортена Харкета, певца норвежской группы а-ha, которая, как оказалось, была в Москве культовой. Группа пользовалась беспрецедентной популярностью, равно как и пара других хитовых авторов восьмидесятых, которых я уже успел подзабыть, – Depeche Mode и немецкий поп-дуэт Modern Talking.
Для Алеши, Кости и их друзей музыка имела колоссальное значение. О ней беспрестанно говорили, менялись пластинками, кассетами с записями – и все это слушали с восторгом. Их любовь к музыке была явно глубже, чем то, что было мне знакомо по Нидерландам. Для этих ребят музыка означала нечто важное,
