Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
С начала 1934 года официально существовало лишь "искусство национал-социализма" наряду с обширной сферой неполитической развлекательности. Но даже тогда продолжали существовать многочисленные частные издательства, а многие авторы-нонконформисты все еще могли публиковать свои произведения, если в тех трудно было усмотреть оппозиционность режиму. Однако же, неоспоримое преобладание имела "народная (volkhafte) словесность", в которой значительное место занимали крестьянские романы. Наряду с идеологией "крови и почвы", наблюдались, например, изображение позитивного опыта войны у Вернера Боймельбурга, П.К. Эттигхофера и Ганса Цёберляйна, мифологизация немецкой истории у Ганса Фридриха Блунка и Вильгельма Шефера, борьба за народный дух (Volkstum) у Ганса Гримма и Вильгельма Пляйе-ра, метафизика германской расы у Эрвина Гвидо Кольбенгайера.15 И все-таки охарактеризовать эту литературу как "победу всепошлейшей страны" было бы недостаточным: очевидной была ее увязка во многих местах с такими значительными фигурами, как Стефан Георге, Эрнст Юнгер и Герхарт Гауптман. Скорее, следовало бы сказать, что тут была извлечена одна из основных тенденций немецкой литературы, как раз из-за нее обрекшей себя на бесплодие или изоляцию, что особенно наглядно продемонстрировал пример с Готтфридом Бенном, поначалу приветствовавшим Третий рейх, но затем вынужденным избрать внутреннюю эмиграцию в вермахте. В 1938 году немецкую литературу, оставшуюся в Германии, на мировом уровне принимали во внимание столь же мало, сколь и литературу "социалистического реализма": она стремилась быть немецкой – и только, но в ней тоже проявилось, что литература как таковая не в состоянии существовать благодаря лишь одному корню.
Аналогичное развитие претерпело изобразительное искусство. В нем Гитлер был заинтересован куда больше. С негативными целями он способствовал организации выставки "Искусство вырожденцев", которой предстояло стать "выставкой культурных свидетельств большевизма" и действительно вызвать у многочисленных посетителей сильное и искреннее негодование. Позитивное же влияние должны были оказывать "Великие немецкие художественные выставки", которые в мюнхенском "Доме немецкого искусства" открывал по большей части сам Гитлер. Наряду со множеством натюрмортов крестьянского романтизма Зеппа Хильца, там были собраны обнаженные натуры Адольфа Циглера, а также монументальная пластика Иозефа Торака и Арно Брекера; забавным примером культа фюрера является картина Хуберта Ланцингера "Знаменосец Гитлер", где Гитлер изображен в рыцарском снаряжении. Исчезло все трудное, сложное и ошеломляющее, повсюду господствовали простые линии, рассчитанные на тысячелетний рейх, где времени не будет [16].
В области театра "места для проведения тингов" следует считать самостоятельными нововведениями национал-социализма. И здесь, как и в московских экспериментах Мейерхольда, присутствовало намерение упразднить разделение между артистами и публикой. В 1933 году в таком духе впервые осуществилась постановка "Немецкой страсти" Рихарда Ойрингера. Но переход к миру языческих символов не удался, и в 1937 году этому эксперименту пришел конец. Театр национал-социалистской эпохи, по существу, оставался театром буржуазного образования; своего важнейшего покровителя он обрел в Германе Геринге, а самого знаменитого актера – в Густафе Грюндгенсе.
Совершенно иначе обстояли дела в архитектуре. Гитлер считал ее наиболее близкой для себя областью. Чудовищные планы перестройки Берлина по поручению Гитлера разработал Альберт Шпеер; по монументальности они не уступали соответствующим планам ранней советской эпохи; нюрнбергская площадка для партийных съездов все-таки была отчасти завершена. Новая рейхсканцелярия и Дом немецкого искусства были выполнены в классицистическом духе и напоминали мрачно-угрожающие замки рыцарских орденов, тогда как образец "университета" в любом случае заслуживает эпитета "бездуховно-монументальный". Более поздние проекты памятников погибшим в русской степи были кошмарами квазиориенталистической безмерности. "Национал-социалистскую любовь к строительству" невозможно понять не на фоне критики культуры и без учета воли к упразднению модернистского отчуждения, но в ней проявился именно закон всех крупных деспотий."
Эта атмосфера особенно подавляла философию и науку. Но и тут произошло не просто, так сказать, "вторжение извне". Старое противопоставление философии и науки с начала столетия развилось в антисциентизм. Крупнейший философ Германии сражался на стороне национал-социализма точно так же, как и ее наиболее знаменитый юрист. Впрочем, Хайдеггер одумался уже в 1934 году, а Карл Шмитт в конце концов тоже проникся подозрительностью в отношении своей партии. Хотя даже такой мыслитель, как Эдуард Шпрангер приветствовал освобождение от марксизма и психоанализа, а труд Карла Ясперса "Духовная ситуация эпохи" (1930) едва ли способствовал тому, чтобы отвлечь молодых читателей от национал-социализма, так как был близок духу консервативной революции. Подавляющее большинство германистов и историков с самого возникновения Веймарской республики находилось на стороне националистов, и если до 1933 года они образовывали, скорее, противовес по отношению к прогрессировавшим социальным наукам, то теперь их господство казалось совершенно безраздельным. Наибольший процент профессоров-евреев насчитывался в таких неполитических специальностях, как медицина и естествознание, но также и в таких пока еще не полностью признанных науках, как социология и политология. Среди немецких ученых было очень мало сопротивления увольнению или изгнанию их еврейских или левоориентированных коллег, однако нарушение солидарности произошло гораздо раньше и не с одной стороны. Между тем, ни в коем случае невозможно говорить о коричневых университетах. Хотя среди части студентов действительно разыгрывалась революция в высшей школе, но все-таки она была инициирована студентами, и, к тому же, здесь тоже сыграли роль такие старые мотивы, как борьба против "господства ординарных профессоров" и за участие студентов в принятии решений. Однако же, спонтанность снизу вскоре оказалась отменена беспрекословным авторитетом верхушки университетов, ибо ректор и деканы теперь превратились в начальников и "фюреров". Правда, и в дальнейшем среди молодежи оставалось много недовольства, однако надо добавить, что она не всегда были молода годами, но желала национал-социалистской науки. К "молодым" относились, например, Эрнст Крик, Альфред Боймлер и Вальтер Франк. Нападки Франка на одного из наиболее уважаемых представителей его цеха, Германа Онкена, которые он опубликовал в "Фёлькишер беобахтер" за подписью " L'Incorruptible ", Неподкупный, пожалуй, вызвали уже больше страха, чем негодования. Тем не менее, основанный Франком "Имперский институт истории новой Германии" никогда не был аналогом "Института красной профессуры" и, по существу, ограничивался "исследованиями в области еврейского вопроса". И еще: хотя в весьма значительном журнале "Хисторише цайт-шрифт" Фридриха Майнеке как ответственного редактора заменил Карл Александр фон Мюллер, но фон Мюллер тоже принадлежал к "приличным" ученым, и Франк оказался не в состоянии опубликовать статьи по основному предмету журнала, где, как и прежде, была представлена специально-научная линия.
Национал-социализм фактически резко противостоял сциентистским принципам, и если лауреат Нобелевской премии Филипп Ленард с особенной
