Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Аграрное государство, проводящее свою индустриализацию с напряжением всех сил и с беспощадным применением насилия, к тому же, лишая культуру всякой автономии и полностью подчиняя ее служению высшей цели, может показаться устрашающим и опасным для соседей. Но современная индустриальная нация, которая на площадках для тингов чтит военные подвиги и богов праотцев – хотя бы даже по намерению -само по себе неправдоподобное образование, оно может существовать лишь временно и при совершенно определенных условиях, т. е. когда оно не переходит к насильственным мерам преследования и когда мы допускаем, что индустриальное общество делает возможными как раз неиндустриальные формы жизни.
Итак, если вопреки похожей политизации, различие между описываемыми режимами особенно отчетливо проявляется в сфере культуры, то подобие вновь усиливается, как только речь заходит об основах повседневной жизни, о праве и бесправии.
б. Право и бесправие
Советские воззрения на право и бесправие проистекают из основных представлений, каковые являлись для Ленина и его соратников само собой разумеющимися и из которых без труда можно было вывести практические следствия.
В октябре 1920 года Ленин на съезде Комсомола сказал: "Нравственность есть то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и единению всех трудящихся".' Эта дефиниция, со своей стороны, происходит из цели социализма, определяющейся как "всеобщее разоружение, вечный мир и братское сотрудничество всех народов земного шара", как сказано в "Декрете об обязательном обучении военному ремеслу" (апрель 1918 года). 2 Поэтому, как сформулировал чекист Петере, внутри страны должна вестись систематическая война против буржуазии, чтобы преобразовать ее из паразитического класса в сообщество трудящихся и тем самым способствовать ее исчезновению как класса; во внешней же политике следует любым мыслимым образом способствовать переходу средств производства в руки рабочего класса и тем самым -превращению международного коммунистического движения в "могильщика буржуазного общества". * Пролетарская диктатура не должна связывать себя законами, даже собственными, потому что вновь и вновь может потребоваться прямое применение насилия ради того, чтобы способствовать победе "революционного правосознания". Поэтому Троцкий охарактеризовал казнь царя и его семьи как "быстрое правосудие", которое должно было показать сторонникам и противникам, что вожди пролетариата полны решимости вести беспощадную борьбу, принимая лишь одну альтернативу: "победа или полная гибель". К такому пафосу очищения земли от всяческой несправедливости и зла стихотворения вроде того, из которого взяты следующие строки Демьяна Бедного, подходили как нельзя больше:
Вставай! Вставай!
Ты народ, мститель за печаль земли,
Проснись, вставай!
Уничтожай, уничтожай!
Уничтожай всех преступников,
Всех расхитителей нашего хлеба.
Такое требование может показаться поэтическим преувеличением, но революционное право настоятельно требовало бесправия для врагов революции, а Ленин в речи, произнесенной перед Центральным советом профсоюзов, выделил Статью 23 Конституции РСФСР, где сказано, что Советская республика отнимает у отдельных лиц и отдельных групп те права, которые можно использовать в ущерб интересам социалистической революции, – и продолжал: "Мы открыто заявили, что в переходный период не только не обещаем никакой свободы направо и налево, но и говорим заранее, что будем лишать всяких прав буржуазию, мешающую социалистической революции. А кто об этом будет судить? Судить будет пролетариат". ' Но в других высказываниях Ленин достаточно рано с большой отчетливостью дал понять, что революционное насилие следует направить даже против колеблющихся и медлящих элементов самого рабочего класса. Таким образом, право могло считаться не чем иным, как неограниченной волей партии, а значит – партийного руководства, а бесправие – таким положением, в которое следовало поставить всех врагов этой воли к праву. Поэтому даже ЧК относилась к сфере осуществления правосудия; "народные судьи" являлись органами партии, не наделенными ни малейшей независимостью, а бесправие считалось такой беспощадностью к врагам, при которой не щадили даже вдову давно умершего священника, лишенную всех гражданских прав и не имевшую даже притязаний на продовольственные карточки. В 1922 году был устроен первый из крупных показательных процессов, процесс против 22 эсеров; к зданию суда привели очень много детей, кричавших: "Смерть эсерам, смерть врагам народа!"8 Никогда прежде в европейской истории ни одна группа людей не отождествляла столь полно свою волю с волей истории и с благом людей; никогда прежде господствующий класс столь неприкрыто не объявлял свои интересы главным критерием для действий – ведь он стремился стать последним из господствующих классов и предвестником конца всякого господства. Поэтому на московском "студенческом процессе" стены зала суда были "украшены" лозунгами вроде следующих: "Рабочие и крестьяне судят согласно принципам классовой борьбы"; "Пролетарский суд защищает интересы рабочего класса"; "Пролетарский суд – орган революционной диктатуры".
Следовательно, не могло считаться несправедливостью, что ЧК – в грубейшем противоречии ко всем государственно-правовым принципам, разработанным на протяжении долгих столетий европейской истории -было сразу полицией и государственной прокуратурой, судьей и палачом. Однако же, в более узком смысле сформировалась такая юриспруденция, в которой суды и прокуратура служили разными органами власти, а законы образовывали основу судопроизводства. Но о том, как мало реализо-вывалось это основополагающее разделение, свидетельствуют определения Уголовного Кодекса РСФСР от 1926 года. |0
В заверениях, что закон намечает мероприятия "социальной защиты судебно-исправительного, медицинского или медицинско-исправительно-го характера", а также не ставит перед собой в качестве задачи месть и наказание, подразумевались гуманистические цели; поэтому он объявлял, что отказывается от причинения физического страдания или от оскорбления человеческого достоинства. Но "тягчайшими мерами социальной защиты" были расстрел или "объявление врагом трудящихся", и эти меры сплошь и рядом сопрягались с конфискацией имущества. Проступки, которые описывались в 14 пунктах Ст. 58, характеризовались почти исключительно как "контрреволюционные" преступления против государственной безопасности, и определялись они столь расплывчато, что даже попытка подрыва "основополагающих достижений" революции каралась смертной казнью. Но подобное же наказание, согласно пункту 1, предусматривалось за проступки того же рода, "если они были направлены против какого-нибудь другого – не принадлежащего к Союзу ССР – государства трудящихся", и притом "в силу международной солидарности интересов всех трудящихся. Как "измена родине", тоже каравшаяся смертью, в пункте 1а характеризовались также "переход на сторону врага" и "бегство
