Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Выдвигается вождь из среды народа.
Вождь рейха, каким мы тебя считаем,
Ты уже давно в сердце твоих людей.
С незапамятных времен они не ведали ни короны, ни престола
Мужей повел их самый доблестный сын…
Кто приблизился к войску,
того сделали главой. Главой рейха…)
Кому нужны понятия, тот может назвать эти стихотворения свидетельствами цезаристского и популистского коллективизма. Но ведь "христианско-германские" консерваторы XIX века не могли бы вообразить ничего более революционного и презренного. А в Советском Союзе, начиная с 1936 года, больше не было речи не только о классах, но и о народе; правда, в качестве советского народа он еще ставил перед собой всемирно-историческую задачу. Центральной точкой национал-социалистских песен всегда бывает лишь освобождение собственного народа. Следовательно, они проникнуты партикуляризмом.
Потому-то эти песни приводят к определенному виду торжества, стремительно приобретшего характер культа: к празднику отечества и к культу его персонального воплощения, фюрера как посланника Божьего или даже как самого Бога. Основой таких празднеств, как правило, являлся торжественный марш; дополнительный оттенок привносили стучащие в унисон сапоги; окружающей средой были знамена, штандарты и пилоны; кулису образовывало многотысячеголосое "хайль". Очевидно, в качестве образцов здесь были использованы церковные празднества, но также] и праздник "блеска кайзеровской империи". Третий Рейх был империей j празднеств как самоцели и самоизображения – на этот момент была на- I правлена суровая критика Освальда Шпенглера. Но на таких празднест- j вах вырисовывалось резкое противоречие по отношению к Веймарской j республике, имевшей серый и сухой вид, и нельзя было исключить того, что праздники могли создать силу и привести к успехам, тогда как, по мнению Шпенглера, сила и успехи должны быть их предварительным условием. Названия национал-социалистских праздников читаются подобно календарю праздников католической Церкви.
Так, 30 января каждого года отмечался "День захвата власти" с традиционным шествием факелоносцев через Бранденбургские ворота; в марте основным праздником считался "День памяти героев", как теперь назывался "День народного траура" Веймарской республики; 20 апреля, в "День рождения фюрера", как правило, проходил грандиозный парад; 1 мая, в "День национального труда", вся Германия утопала в зелени и знаменах, и в одном лишь Берлине к Темпельхофскому полю маршировали полтора миллиона рабочих и служащих; 21 июня многие партийные лидеры во всех уголках рейха выступали перед зажженными огнями по случаю "Летнего солнцеворота"; сентябрь был месяцем ежегодных партийных съездов, представлявших собой весьма волнующее зрелище даже для иностранцев, поскольку эти съезды приносили впечатления, воздействовавшие на все чувства, а престарелым зрителям – еще и удовлетворение; в начале октября на горе Бюкеберг близ Гамельна праздновалось "Благодарение за урожай"; 9 ноября был день памяти павших участников национал-социалистского движения, и в Мюнхене 16 гробов с останками погибших 9 ноября под барабанную дробь перевозили из Зала полководцев на Королевскую площадь, где по образцу итальянских фашистов мертвых выкликали по именам и голоса членов гитлерюгенда отзывались громким "здесь"; в декабре по-прежнему царил праздник Рождества, однако его планировали переименовать после войны в "Зимний солнцеворот".
Все это было не просто балаганом и едва ли поддается описанию с помощью выражения рапет et circenses, хлеба и зрелищ. Но поскольку праздник столь преобладающим образом являлся самоцелью и стремился обращаться исключительно к иррациональным силам в человеке, дистанция между его эмоциональным содержанием и рациональной инсценировкой или организацией бросалась в глаза куда сильнее, чем в Советском Союзе и у немецких коммунистов. '5 Поэтому пропаганда здесь служила не просто продолжением песен и празднеств. До тех пор, пока она все еще представляла собой полемику против "Версаля" и вновь и вновь указывала на "кровоточащие границы Германии", в школе и в общественной работе ее можно было приурочить ко многим делам Веймарской республики. Но ни один руководитель "Центрального имперского управления по служению родине" никогда не говорил столь холодно и цинично о необходимости лжи, примитивности и повторения одного и того же, как о неизбежных пропагандистских средствах, как это сделал Гитлер в "Майн кампф". Йозефа Геббельса вполне можно представить себе генеральным директором крупной рекламной фирмы, причем, скорее всего, у него были бы большие успехи. Он быстро опознал необычайные возможности радио и умно ими воспользовался: в 1938 году были даже установлены "столбы для государственных громкоговорителей". Речи фюрера регулярно передавались всеми германскими радиостанциями, и они производили влияние и через это СМИ, хотя их слабости при изолированно звучащем голосе можно было легче распознавать, нежели в сложном контексте массовых сборищ. Ориентация прессы представляла собой результат мастерской режиссуры Геббельса, но даже он мог настроить немецкую прессу лишь на основной тон, а значительные остатки прежнего "многоцветья" оказались сохранены – в отличие от Советского Союза, где партийная пропаганда пронизывала жизнь вплоть до отдаленнейших уголков. В фильмах особо подчеркивались великие события германской истории, но никак не антисемитизм, и, скорее, было исключением, то, что Геббельс в годы войны заказал Файту Харлану фильм "Еврей Зюсс". Хотя журнал Юлиуса Штрайхера "Штюрмер" лежал на бесчисленных витринах, даже среди многих партийцев его считали культурным позором. Даже в годы войны бросалась в глаза значительная доля неполитических развлечений не только в фильмах, но и в иллюстрированных газетах.
В эту эпоху основным переживаниям и основным эмоциям, каковые, никоим образом не будучи единственными, были важнейшими, предстояло найти наглядное "дистанционное" отражение в романах современников, а именно – в тех романах, что были сопряжены с русской революцией. Основополагающими считались три романа и один дневник; все они были написаны до 1933 года и потому не могли испытать влияния со стороны Третьего Рейха: одно произведение, принявшее сторону большевиков и все-таки являющееся не просто партийной литературой, и три произведения авторов, принявших другую, антибольшевистскую, но не национал-социалистскую сторону – в первом случае только одно, поскольку воззрения просты и однозначны; и три в другом, так как сложность и амбивалентность этой стороны надо было показать по меньшей мере в виде наметок.
Михаил Шолохов написал первые части серии романов "Тихий Дон" около 1930 года, и в нашей связи, прежде всего, представляет интерес книга вторая, "Война и революция". Повествование начинается в октябре 1916 года в одном из казачьих отрядов российской армии, над которой уже нависла тень поражения. Повсюду распространилась усталость от j войны, смертельное утомление определяет происходящее, но на взгляд офицеров все пулеметчики "заражены", так как среди них циркулируют листовки, призывающие к тому, чтобы положить конец войне и истребить огнем и мечом ответственных за всемирную бойню: царей, дворян, международных промышленных магнатов, русских "буржуев" и даже офицеров, этих "псов", отдающих и выполняющих беспощадные приказы
