Путь киновари - Юлиус Эвола

выхода из этого круга, без утверждения и учреждения права более высоких ориентиров было бы абсурдным… Нужно поставить под вопрос не ценность той или иной экономической системы, но ценность экономики как таковой. Подлинное противоречие существует не между капитализмом и марксизмом, а между системой, в которой господствует экономика, какую бы форму такое господство ни принимало, и системой, в которой она подчинена внеэкономическим факторам, входит в намного более обширный и полный порядок, дающий смысл человеческой жизни и обеспечивающий развитие высших возможностей». Вследствие этого нужно понимать, что подлинное государство налагает ограничения и пределы на процессы, ставшие сегодня всемогущими и разрушительными. Противоположностью этого должен стать общий новый климат и прежде всего «депролетаризация» точки зрения на жизнь: «обладая качествами духовного пролетария, нельзя понять никакой более высокий человеческий тип, чем «рабочий», поэтому выдумывают «трудовую этику», восхваляют «трудовое государство», не имея смелости решительно выступить против всех этих новых оскверняющих мифов, соответствующим настоящей религии тягловой скотины». Чтобы расставить точки над «i» и покончить с так называемым «социальным вопросом», достаточно процитировать слова Ницше: «Рабочие должны однажды зажить так, как теперь живет буржуазия; но над ними, выделяясь своей непритязательностью, будет стоять высшая каста, более бедная, более скромная, но обладающая властью». Единственная мыслимая легитимная революция (например, против вырождающегося и злоупотребляющего своими силами капитализма) — это революция свыше. В отдельной главе я указывал на формы, в которых экономика может быть поставлена в рамки в том случае, если и в этой области вернутся к власти этические и мужественные предрасположенности: в «единстве труда» (как я это назвал), свободном от классовой интоксикации, с новыми органически-иерархическими, персонализированными и солидаристскими связями между разными элементами всякого предприятия, в оживлении древнего корпоративного этоса. Я также указал на соответствующие политически-организационные структуры.

Других тем, к которым я обращался в книге, здесь будет уместно коснуться только вкратце. В одной из глав я заклеймил безответственность, заключающуюся в бесконтрольном увеличении населения — главном факторе современного беспорядка. Здесь я продолжил высказывать те же идеи, что в фашистский период спровоцировали запрет одного из номеров моего журнала «Ла Торре». В другой главе я разоблачал «историцистскую» идеологию и ментальность, определив общие предпосылки всей области контрреволюционных и традиционных идей, отстаиваемых в книге. Мне также показалось уместным уточнить некоторые вещи в отношении «милитаризма», чтобы избежать путаницы, типичной для буржуазной и демократической ментальности, между отклонениями, которые заслуживают этого названия, и этосом, который, хотя и может выражаться в воинской ориентации, также может иметь ценность в качестве основы особого, мужественного типа общества и общего поведения перед лицом существования. В другой главе я вновь заявил оппозицию всему тому, что является буржуазным обществом, цивилизацией и нравами, и выдвинул требование, чтобы наше отрицание всего этого было не менее радикальным, чем заявляемое максизмом и коммунизмом, естественно, имея при этом противоположный знак. Я вернулся к той же самой области идей, развив ее в несколько иной перспективе, в моей следующей книге «Оседлать тигра». В других главах я адекватным образом переформулировал некоторые идеи, уже изложенные в предыдущий период. Так, я обратился к теме «тайной войны» и ее способов — то есть тактик, использованных подрывными силами во всем мире с целью тайного и косвенного влияя на ход событий и истории. Вторая часть этой главы повторяла мой доклад, сделанный в Берлине перед главами службы безопасности в узком кругу, но впоследствии также напечатанный во французском журнале «Контрреволюсьон» (Contre-Revolution, «Контрреволюция») Леона де Понсена. Таким образом, эта точка зрения должна заменить заблуждения историцизма и прогрессивизма, которые часто являются лишь дымовыми завесами, за которыми продолжается разрушительная работа. В других главах я повторил то, что уже сказал в своей книге о расовой доктрине (эта книга была распродана и уже стала редкой) о латинстве, средиземноморской душе и римском мире относительно элементов стиля и форм поведения, которые нужно выдвинуть на первый план в возможной работе по улучшению итальянского типа.

Так как главную роль в этом всем играет избирательное сродство и глубинные склонности, я завершил рассмотрение этой области идей главой о «выборе традиций». В ней я разоблачил искажения, осуществляемые «отечественной историей» масонско-либерального разлива, стремящейся представить в качестве национальной традиции все то, что в итальянской истории имело подрывной и антитрадиционный характер, начиная с восстания коммун (изображаемого почти как «борьба против иностранцев», а не как восстание зарождавшейся демократии против права феодальной касты и императорской власти — как если бы итальянцы, например, гибеллины, не сражались против коммун), переходя к проблематичным аспектам Возрождения, дойдя до Рисорджименто[22], рассматриваемого как эпизод европейской революции третьего сословия, совместно с идеями французской революции и масонства. Наконец, я указал на мифы, которые в первой мировой войне вызвали крах Тройственного союза и привлечение Италии на сторону западных демократий. И хотя, к сожалению, роль такой «традиции» в истории Италии, после которой итальянский народ прекратил быть выразителем римских идей и символа, невозможно отрицать, все-таки возможно указать на ориентиры для иного выбора традиций, в которых решающую роль должна играть иная «внутренняя раса». Наконец, мне казалось полезным обратиться к рассмотрению фальсификации гибеллинства и критики католицизма, остановившись особо на проблемах и ориентации тех, для кого я написал эту книгу.

Легитимная оппозиция католицизму никоим образом не может основываться на суверенном праве секулярного и агностицистского государства, то есть просто мирской власти. Подлинное гибеллинство предполагает подлинное государство, обладающее духовным узаконением. Однако за пределами политического уровня в узком смысле налицо противоречие между ценностями, свойственными такому государству, и некоторым сущностными аспектами христианской морали и религии. Я признал, что некоторые традиционные и контрреволюционные силы, в первую очередь в латинских странах, опирались на католицизм и что одно время собственно католицизм придавал свое освящение чистому принципу суверенитета и власти (контрреволюционный и «реакционный» союз трона и алтаря). Но сегодня все это кажется уже неважным. С теоретической точки зрения сейчас больше чем когда-либо ясно видна неспособность официального католицизма стать полноценным в «традиционном» смысле, подняться на уровень подлинной универсальности и трансценденции — например, следуя по пути, указанному Геноном. Поэтому я не мог не повторить то, что уже писал в другой книге: «Тот, кто сегодня считает, что является человеком Традиции просто в силу своей приверженности католицизму, на самом деле останавливается на полпути». С политико-социальной точки зрения в нынешнем католицизме не менее очевиден «выбор собственных традиций»: отсюда господство в нем демократических и социальных заявлений и отбрасывание того, что некоторые его представители на просвещенчески-масонском жаргоне назвали «преодоленными средневековыми пережитками». Я писал: «Если бы сегодня католицизм, ощущая наступление последних времен, нашел