Путь киновари - Юлиус Эвола
Тем не менее, возвращаясь к необходимости определения доктрины категорий и, отчасти, той же «философии природы» классиков идеализма, я намеревался построить систему, в которой имманентное начало должно было отвечать за сущностные элементы нашего реального опыта, и, более того, «возможного опыта» в широком смысле — и все это выражалось в перспективе связной совокупности смыслов и отдельных ценностей. Мир изначальной спонтанности, мир человеческой личности и непроизвольного мышления, мир за ее пределами: все это должно было быть принято и «выведено» как следствие Абсолютного Индивида, желающего своей реализации и проявления. Здесь подчеркивался аспект «желания», потому что для него открыт и противоположный путь — «путь объекта», сансары, круга необходимости и бессмыслицы, и его выбор свободен.
Этот тезис был смелым и, как в случае аналогичных построений классического идеализма в моей «Феноменологии», его можно было обвинить в «произвольности». Но могло ли такое возражение затронуть теорию, чьим принципом была абсолютная свобода (произвольность присуща ей по определению) — теорию, провозглашавшую приоритет воли над «истиной»? На практике речь шла о личной попытке выстроить удовлетворительную картину мира, в которой слились бы возможное и реальное. К тому времени я хорошо изучил логику выводов и каркас диалектики. В ходе своего нелегкого труда я нашел подтверждение вышеупомянутой теории в том смысле, что я увидел, что часто достаточно адекватного ментального усилия, чтобы придать фундаментальным смыслам «рациональный» фундамент, необходимый для их системного единства. Могу сказать, что я никогда не позволял своей «мысли» себя «одурачить», как это происходит с тем, кто верит в нее, не отдавая себе отчет в нерациональной и экзистенциальной основе рационального; с тем, кто, таким образом, скорее пассивно «думается», чем думает сам.
Тем временем в предисловии «Феноменологии», обращаясь к тем, кто следил за моей деятельностью, я указал на совпадение разных аспектов моей системы с взглядами традиционных нефилософских доктрин, часто представленных при помощи символов и мифов. Кроме того, я говорил о «феноменологии», потому что здесь речь шла об определении не логических форм, «категорий» и чистых трансцендентальных условий опыта, а о самом опыте. Моя система отличалась от своих аналогов, помимо прочего, расширением горизонтов: всякий обычный человеческий опыт был лишь частным случаем совокупности этого опыта. Здесь имеет смысл воспроизвести страницу из предисловия: «мы рассматриваем человека в общем смысле как одно из многих возможных условий индивидуального существования, нисколько не привилегированного по отношению ко всем остальным. Человек не начинается и не заканчивается человеком, хотя современные люди не знают ничего за пределами химер веры и построений интеллекта, являющихся всего лишь человеческими. Мы вернули человеческому состоянию смысл эпизода, возможности: две великие эпохи, обозначенные нами как эпоха «спонтанности» и эпоха «господства», в нашей феноменологии простираются за пределы человека в качестве материи возможного опыта и возможных способов существования». Я также добавил: «Мнение идеалистов, что процесс духа доходит до своей кульминации и останавливается в философии, искусстве, религии и этике абсолютного государства («объективного духа») [я имел в виду прежде всего Гегеля и его последователей], для нас свидетельствует о пределе и недостатке метафизической чувствительности, которая принадлежит лишь единицам из современных людей. При этом «современный мир», далекий от того, чтобы представлять собой какое-то привилегированное состояние, является лишь одним-единственным явлением, одной из многих культур — и эта возможность прийти к таким удивительным и инфантильным иллюзиям парадоксально свидетельствует о той же абсолютной свободе духа».
С дедуктивной и конструктивной точки зрения перспектива «Феноменологии» была следующей. Индивид предполагает самого себя как свободу и господство. Но «для обладания собой Я должно, в первый, идеальный момент, быть — допускаться просто, то есть согласно непосредственности или спонтанности», в форме, названной мной «пассивной деятельностью». Это ведет к серии определенностей или «позиций», имеющих своим пределом совершенствование «бытия». С одной стороны, здесь были определены главные элементы чувственного опыта, а с другой, а posteriori можно было сослаться (в той мере, в которой они существуют) на то, что можно назвать сумеречными остатками изначальных состояний сознания в ментальности и опыте так называемых «первобытных народов», или похожих на них регрессивных формах. Сами обозначения здесь мало что говорят, особенно учитывая то, что я наделил эти термины особым смыслом. Так или иначе, эпоха спонтанности выражается так: первая часть — качество, чувство, деятельность, различие, причинность, существенность, инаковость (включая восприятие, привязанность, признание, выражение, открытие); вторая часть — потенциальность существования, потенциальность организации — биологизм, потенциальность личности. Личность появлялась в конце первой эпохи не в этическом смысле, а просто как человеческая индивидуальность, предел; так сказать, это точка кризиса и перехода из натуралистического мира в иной.
Сила, производящая этот переход из одной формы в другую, происходит из того факта, что все это «бытие» и полагание согласно спонтанности здесь разворачивается только ввиду указанного высшего уровня. Таким образом Я переходит за предел «бытия», утверждаясь в том «не-бытии», которое соответствует бытию per se. Это последнее заставляет выделиться в качестве мира вещей или, в общем, как не-Я, то, что ранее было объединено с Я согласно «спонтанности» (в восприятии, жизни, движении и т. д.). Так открывается вторая эпоха, названная эпохой отражения или личности в собственном самосознающем смысле, а также эпохой воображения: потому что платой за существование, основанное на рефлекторном сознании, является самоотчуждение. Жизнь происходит в мире воображения, мыслей, в формах дуального существования (субъект противопоставлен объекту).
Вся вторая эпоха в своем выражении соответствует действию, при помощи которого субъект пытается растворить мир сделанного внешним бытия, ставшего миром «объекта», в формах рефлекторного сознания. Первая часть моих обозначалась при помощи таких понятий, как конечный опыт, действующая личность, самосохранение вместе с сотрудничеством и сексуальностью, мораль. Во второй части присутствовали научное, философское и мистическое сознание, чистое и бесконечное искусство и Индивид как предел, создающий заново точку кризиса и переход всей эпохи в новую. Как самосознание принципа личности утверждалось, освобождаясь от бытия и противостоя ему, так и самосознание принципа Индивида, первое появление Абсолютного Индивида в свойственной ему форме влечет за собой самовыделение, противостояние всему миру отражения и воображения, ощущаемого теперь как пустота и нереальность. Отсюда происходит возвращение к бытию — но к такому бытию, которое теперь находится под знаком реальной свободы и могущества: не доличностному, а трансличностному.
В новой эпохе процесс возобновления, увеличения и преобразования приобретает новый оттенок: мир воображения, дуальное рефлекторные сознание предстает как достаточно поверхностный каркас, и индивид, спустившись в глубинные состояния духа, возобновляет контакт с миром стихий, чтобы преобразовать его в «ценность» (в специфическом, абсолютном смысле самодостаточности, свободы и господства). Третья эпоха соответствует задаче «магического идеализма» и
