Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин
Назвать большинство этих очерков агиографическими нельзя, как нельзя и полемическими. Предпочтителен взгляд спокойный, с некоторой даже академической отстраненностью от предмета описания. Чего не скажешь о войне, которую лично Шайтанов еще на рубеже 1990–2000-х повел с народившимся на свет и быстро набиравшим влияние журналом «Новое литературное обозрение».
Здесь спорить действительно было о чем, и дискуссия о необходимости (или о вредоносности) радикальных перемен в гуманитарном знании действительно могла бы быть как своевременной, так и полезной. Однако, начав с толковых вроде бы реплик в сторону конкретных публикаций журнала-конкурента, Шайтанов быстро перешел к истребительным интонациям, и, скажем, его статья «„Бытовая“ история» (2002, № 2) прочитывалась уже как форменный памфлет, адресованный злоумышленникам и низкопоклонникам, предавшим традиции отечественной филологии ради сомнительной чести следовать в кильватере западной интеллектуальной моды.
В «НЛО» Шайтанова раздражало все: от суммы идей, на его взгляд, разрушительных, до языка, там принятого: «поменьше бы терминологической активности», «новые словечки (в том числе и термины) зеленеют, потом опадают и шуршат под метлой, редко обретая статус слова (тем более – понятия)» (2022, № 3).
Так что какое уж тут партнерство в общем деле, какой компромисс, столь вроде бы дорогой автору «Бытовой истории»? Из «НЛО», разумеется, ответили, но выпадом язвительным и, что особенно обидно, пренебрежительно коротким. Дискуссии, словом, не вышло, поэтому и Шайтанов, видимо, закаялся метать бисер, ведя журнал без оглядки на оппонентов, тем путем, какой уже был охарактеризован как «срединный», избегающий всех и всяческих крайностей.
Пройдет, однако, десять с лишним лет, ландшафт времени изменится, что будет обозначено присоединением Крыма к России, бурными событиями на Донбассе, очередным размежеванием в кругу российского образованного сословия. И в «Вопросах литературы», чуждых, казалось бы, всему сиюминутному, появится вдруг горячая рубрика. Ее назовут «Политическим дискурсом», а на открытие поставят статью самого Шайтанова «Можем ли мы договориться?» (2014, № 3). Мы – то есть политики, полководцы человечьей силы, и мы – то есть интеллектуалы, которые в мире, раздираемом бескомпромиссными схватками, обязаны найти слова и аргументы, которые приведут если не к примирению, то к компромиссу.
И напоенные злобой дня публикации в «Политическом дискурсе» пойдут одна за другой.
Вот Александр Люсый, статья «Дом, квартира, майдан» (2014, № 5):
Еще не прописанная в литературе реальность киевского Майдана оказалась своего рода социальным Чернобылем – со всеми своими катастрофическими, но давшими и отрицательно-позитивный импульс последствиями. Майдан, имея в своем составе мощную карнавальную энергию, был нацелен на стирание внутренних и внешних перегородок, но в итоге воздвигнул новые баррикады (первым делом обострив проблему языка как орудия текста).
Вот Татьяна Прохорова, статья «Есть ли пророки в своем отечестве?» (2015, № 2):
Начнем с болевых точек, к которым сегодня приковано внимание общественности всего мира. Прежде всего это события, происходящие на Украине: все началось в центре Киева в ноябре 2013 года с мирной массовой акции протеста против политики правительства Януковича, а закончилось настоящей бойней, разгулом экстремизма, тысячными жертвами, расколом Украины, гражданской войной, бомбежками тех регионов страны, которые решили выйти из-под власти Киева.
А вот вроде бы и на совсем другую тему статья Владимира Кантора «Имперский европеизм, или Правда Михаила Каткова versus русское общество» (2019, № 2), где сказано, что ненавидимый либералами Катков был за самодержавие, «это и есть его ментальное преступление – преступление против так называемой свободомыслящей клаки». Тогда как Катков хотел примирения. <…> И нельзя не согласиться с Василием Розановым, писавшим, что Катков стал символом всего центростремительного в нашей земле, в противовес иным центробежным силам, также обильно развитым у нас, – силам, разбегающимся от центра к периферии, стремящимся разорвать целость нашего сознания, целость истории нашей, наконец, целость нашей территории. В любой культуре, в любой державе такая позиция центростремительного движения всегда востребована.
Дирижировал этим хором «политических дискурсантов», разумеется, главный редактор журнала. Так что и центральным для дискуссии стал его манифест: «Вирус радикализма в российском сознании: 1848–1917… 2017? Диагноз от Исайи Берлина» (2017, № 5). Приведем лишь короткие выдержки: «Всякая общественная жизнь основана на компромиссе». Однако «в русском сознании такая мысль вообще плохо уживается, поскольку это сознание, по словам Берлина, не знает различения двух понятий: „компромисс“ и „конформизм“». Тогда как между беспорядочностью хаоса, с одной стороны, и деспотизмом – с другой нужно найти какие-то компромиссы. Слово «компромисс» не вдохновляет молодость, оно не является одним из лозунгов, за которым молодые идеалисты пойдут, но в конце концов я скажу, что такое либеральное общество: это общество, умеющее между различными ответами на одни и те же вопросы находить неустойчивые компромиссы. Они неустойчивы, они ломаются, и тогда нужно находить новые. Это не та идея, которая воодушевляет молодых людей, но это правда.
И дальше, дальше:
Вирус радикализма (все более обнаруживающий черты всемирной эпидемии) не изжит в российском сознании, не менее восприимчивом, чем прежде, к мифам и утопиям. Стал ли вирус менее провокативным? Определенно – не стал. Спор в обществе, и тем более – на экране или в соцсетях, мало похож на диалог или на конфликт ценностей, в котором оппоненты готовы признать ценностной чужую позицию. Каждый самозабвенно поет свою партию, а все вместе, кажется, готовятся к тому, чтобы еще раз поискать «страну, которой не жалко». Надеемся, что в этот раз найдут не нас, что искупительной жертвой всемирному радикализму и историческим козлом отпущения останется, скажем, Украина? Едва ли – слишком очевиден масштаб происходящего, чтобы в эпоху глобализации в полной мере не отозваться «мировым позором». Тем более хорошо бы диалогизировать свои внутренние споры, памятуя об опасных концептах нашей истории, и тем самым минимизировать собственное участие в этом всемирном концерте.
Это позиция, конечно, и позиция имперская.
Но одной политикой жизнь литературного издания, впрочем, не исчерпывается. И здесь надобно сказать, что начиная с 2014 года «Вопросы литературы» все последовательнее разрывают отношения с миром толстых журналов и все радикальнее меняют свой формат, дизайн, соотнесение печатной версии с виртуальной. Сначала редакция перестала полностью выкладывать свои материалы в сетевом Журнальном зале, а позднее и вовсе ушла с этого корпоративного сайта[294]. Смысл понятен – пусть журнал читают только за деньги. Но вот еще: в 2014 году Шайтанов заявил, что «„Вопросы литературы“ никогда не проявляли рыночной активности, не вели целенаправленной борьбы за читателя» (№ 1). Похвально, но чем же иным, как не «рыночной активностью» и не «борьбой за читателя», можно объяснить и реформирование внешнего облика печатной версии, и
