Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Ил. 4.2. Обложка к роману Гермина Мелвилла «Моби Дик», издание 1930 года с иллюстрациями Рокуэлла Кента. Herman Melville. Moby Dick or the Whale. New York: Random House, 1930
Ил. 4.4. Рокуэлл Кент. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! (1937). Иллюстрация к статье Е. Кривича «Искусство Рокуэлла Кента» // Литература и жизнь. 1960. 23 ноября. С. 4
При этом далеко не все новости о Кенте вызывали однозначно положительные отклики. Кент с ранних лет был убежденным социалистом. На протяжении всей жизни он состоял в различных левых организациях (в Национальном комитете народных прав, Международном рабочем ордене и многих других), а социалистическая повестка – от борьбы за права рабочих до проблем классового равенства – была постоянной темой его творчества (ил. 4.4). Его приверженность ценностям социализма была хорошо заметна не только в творчестве, но и выражалась напрямую – через общественно-политические акции. Так, в 1927 году он объявил бойкот штату Массачусетс после казни Николы Сакко и Бартоломео Ванцетти, двух итало-американских иммигрантов, обвиненных в убийстве. Крайне противоречивый, с чрезвычайно слабой доказательной базой обвинения, этот судебный процесс спровоцировал волну возмущений американских социалистов, уверенных, что двоих рабочих приговорили к смерти не за преступление, а за их анархистские взгляды. В знак протеста против этой казни Кент решил не отправлять свои работы на выставку в Массачусетс.
Просоциалистическая позиция Кента вызывала самые разные реакции у его современников: от солидарности со стороны советских граждан до агрессии американских властей. Последняя тенденция особенно явственно проявилась в 1953 году, когда Кентом заинтересовались сенатор Маккарти и Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Одно из расследований касалось прокоммунистической литературы, хранившейся в зарубежных американских библиотеках, где были и крайне популярные травелоги Кента, которые, впрочем, не затрагивали вопросы политики. Однако широко известная в США приверженность Кента левым идеям стала основанием для обвинения американских библиотек в распространении просоветской пропаганды, а самого Кента – в антиамериканизме. В ходе разбирательства Кента спросили, является ли он коммунистом. Сославшись на пятую поправку к Конституции США, художник отказался отвечать и воспользовался правом не свидетельствовать против себя[242]. Но такая реакция Кента была интерпретирована как признание вины, а сама процедура расследования нанесла серьезнейший удар по его репутации в США, превратив его в персону нон грата[243]. Давление на Кента усилилось в 1955 году, когда Госдепартамент аннулировал его заграничный паспорт. Кент, обвиненный в лояльности к Советскому Союзу и лишенный права покинуть территорию Соединенных Штатов[244], оказался в уязвимом положении.
Что касается опасений, которые Кент изложил в письме Джозефу и Труди Бунцель, действительно, существовала большая вероятность, что американцы усмотрят в выставке Кента идею подрыва, коль скоро неблагонадежный художник собирается выставлять свои картины в музеях врага США в холодной войне. Впрочем, Кент несколько преувеличивал предполагаемую реакцию. В действительности в 1957–1958 годах маккартизм уже постепенно сходил на нет, а американская пресса все реже выступала с громкими антикоммунистическими заявлениями в духе Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Заметим, что Кент и сам способствовал нейтрализации маккартизма, неустанно пытаясь восстановить свое право путешествовать в 1955–1957 годах. Чтобы вернуть себе паспорт, необходимый для заграничных поездок, Кент инициировал процесс, ставший известным как «Кента против Даллеса». По его итогам в 1958 году художник вновь обрел возможность беспрепятственно покидать пределы США. Этот успех Кента положил начало целой серии аналогичных разбирательств, инспирированных другими жертвами ситуации, которая была порождена страхом перед «красной угрозой».
В условиях ослабления маккартизма советская выставка Кента в конце концов так и не стала очередной целью в антикоммунистической охоте на ведьм. Однако и особого энтузиазма в США эта выставка как знаковое событие в области американо-советских отношений не встретила. Незадолго до ее открытия, 10 декабря, Кент поделился с Холландом Робертсом, директором Американо-русского института, новостью о том, что после Москвы выставку хочет принять у себя Эрмитаж – художник расценивал это как безусловный успех. В этом же письме Кент посетовал, что о выставке едва ли упомянут в американских газетах и что в США недооценивают истинное значение этого события: «Интересно, напишет ли хоть слово о ней наша пресса. Пусть мы и не можем запустить чего-то в космос, по крайней мере мы запустили выставку американских картин в самое сердце России. Это все-таки что-то, чем мы могли бы гордиться»[245]. Прогноз Кента был верен. Большинство американских СМИ проигнорировали его выставку[246], исключением стали лишь несколько статей в американских прокоммунистических изданиях, например People's World. Напротив, советские издания освещали выставку с большим энтузиазмом[247]. Публикации изобиловали громкими похвалами: «выдающийся американский художник», «автор замечательных пейзажей», «большой мастер Рокуэлл Кент» и «один из наиболее уважаемых и видных художников-реалистов в США».
Когда после успешного турне картины наконец вернулись в США, Кент решился на один из самых неожиданных шагов в истории культурных отношений США и СССР: в 1960 году он передал около 900 своих работ в дар советскому народу.
Дар
В 1960 году на пресс-конференции, посвященной решению подарить свое обширное собрание живописи и графики, Кент назвал его «большой коллекцией Кента» (great Kent collection)[248]. Сорок лет спустя, в 1990-х годах, Скотт Феррис, видный исследователь творчества Кента, взял на вооружение эту формулировку, удачно отражающую историческую и художественную ценность собрания работ Кента с начала 1900-х по конец 1960-х[249]. Подробно анализируя провенанс переданных работ, Феррис подчеркивал, что личные симпатии Кента к Советскому Союзу повлияли на его решение передать коллекцию в дар советскому народу[250]. Свое искреннее комплиментарное отношение к СССР Кент не раз проявлял в интервью средствам массовой информации, и его просоветские симпатии в действительности были важнейшей предпосылкой для его поступка. При этом Кент умело встраивал свое решение в актуальную повестку советской политики в условиях холодной войны: художник особенно подчеркивал, что передача
