Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Положение Кента на американской художественной сцене конца 1950-х годов послужило еще одной причиной, побудившей художника подарить свои картины советскому народу. В 1960 году в письме Андрею Чегодаеву Кент вспоминал невероятный успех турне своей выставки 1957–1958 годов и сетовал, что после возвращения в США его картины до сих пор стоят нераспакованные в сарае у него на ферме в Адирондакских горах[252]. Художник жаловался, что преследования Маккарти бросили такую тень на его репутацию, что после скандального процесса 1953 года арт-дилеры и музеи перестали интересоваться его искусством. Еще до судебного разбирательства Кент заключил предварительное соглашение с Музеем Фарнсворта в Рокленде, собиравшимся выстроить отдельное крыло, чтобы выставлять работы из обширного собрания Кента. Сразу же после суда музей разорвал соглашение, и с тех пор у художника не было ни одной выставки. Действительно, в 1950-е годы художники, эстрадные артисты, деятели кино и прочие представители сферы искусства и культуры нередко теряли былую популярность из-за одних лишь обвинений в симпатиях к коммунизму. К примеру, Поль Робсон, видный борец за права человека и всемирно известный певец, так и не смог достичь прежних карьерных высот на американской сцене после окончания преследований со стороны Маккарти[253]. Даже в конце 1950-х годов, несмотря на угасание маккартизма и последующую реабилитацию его жертв, общество продолжало относиться к ним с опаской и недоверием.
Впрочем, спад популярности Кента как художника не стоит объяснять только его политическим активизмом и антикоммунистическими взглядами в период маккартизма. В 1950-х годах, когда современный американский авангард находился на волне громкого международного успеха, такие сравнительно консервативные художники, как Кент, могли казаться героями ушедшего прошлого. В сравнении с живописью действия Поллока, мультиформами Ротко и мобилями Колдера реализм Кента выглядел старомодным, а для кого-то и попросту устаревшим. Кент явно сознавал, что его приверженность реализму все сильнее препятствует возможности оставаться востребованным художником в современной Америке: «В последние годы я не передавал свои произведения на выставки, так как на выставках в Соединенных Штатах представлено в основном модернистско-абстрактное направление. Поэтому появление реалистических полотен выглядело бы так, как если бы коня пустили пастись в стадо коров»[254]. Более того, Кент утверждал, что, даже если бы он мог выстроить отдельный выставочный зал для своих произведений, это было бы так же бессмысленно, как если бы Давид Ойстрах начал играть на скрипке в Сахаре[255]. И в самом деле, учитывая, что с 1942 года и вплоть до 1966-го – то есть на протяжении 24 лет – Кент почти не выставлялся в США[256], эта страна вполне могла казаться ему пустыней. Оказавшись, по сути, маргиналом и аутсайдером современного художественного рынка, Кент не мог не оценить преимущества сотрудничества с Советским Союзом, где реалистическое искусство было в почете. Именно поэтому в 1958 году, не видя никаких возможностей в ближайшем будущем показывать свои работы в США и вспоминая о советском успехе, Кент решил передать бо́льшую часть своих картин, рисунков, гравюр и книг советскому народу[257]. На пресс-конференции Кент отметил и то, что его дар следует понимать и как акт мира, и как жест, направленный на критику американской внутренней политики: «Надеюсь, что американский народ, который часто выражал любовь к моему творчеству, поймет, что доступ его к коллекции моих работ был бы ограничен официальным и правительственным контролем, и поймет те мотивы, которые побудили меня к этому шагу»[258].
Этот дар Кента послужил поводом для организации второй масштабной выставки его искусства в СССР, открывшейся 19 ноября 1960 года в Академии художеств в Москве. Экспозиция занимала 13 залов и насчитывала почти 900 экспонатов; она была вчетверо больше предыдущей выставки 1957 года[259]. На церемонии открытия Кент, который к тому моменту провел в СССР два месяца, путешествуя по России, Грузии и Армении, произнес торжественную речь. 20 ноября 1960 года на страницах «Правды» Хрущев лично выразил благодарность художнику за этот дар, являющийся знаком дружеских отношений[260].
Когда в 1957 году началась активная фаза организации первой, относительно небольшой выставки Кента, едва ли кто-то из советских устроителей мог предвидеть, какой размах обретет экспонирование работ художника в СССР. Просоветские взгляды и оппозиционность по отношению к американскому политическому и художественному мейнстриму обеспечили Кенту своего рода идеологический пропуск, способствуя распространению его популярности в Советском Союзе. А что же картины Кента? Как их приняли в СССР?
Больше чем художник
Продвижение Кента в каком-то смысле было государственным проектом в СССР, если учесть, что им занимались исключительно официальные советские институции (ВОКС, музеи и т. д.). Поэтому естественно, что советские СМИ посвящали художнику многочисленные панегирические публикации. И, несмотря на то что начиная с 1957 года советские критики опубликовали десятки статей о Кенте, эти тексты едва ли включали в себя хоть сколько-нибудь подробный анализ его работ и художественного стиля. Статьи о художнике состояли из клише, в них присутствовали стандартные доводы и в конечном счете воспроизводился один и тот же нарратив[261]. Как правило, в таких публикациях утверждалось, что Кент – один из лучших современных художников Америки. Кента превозносили за его многосторонность: за свой более чем 50-летний творческий путь он успел поработать в разных техниках, от графики до живописи. Критики неизменно отмечали «прогрессивный» характер его живописи в противовес «декадентскому» модернизму, столь распространенному в «Мекке абстракционизма», США[262].
Критиковали Кента нечасто и, как правило, за его немногочисленные символистские произведения, такие как, например, «Русская литургия» (Russian Mass, 1928 (ил. 4.5, вкладка)), знакомая советскому зрителю еще по выставке 1957–1958 годов. Проникнутая мистическими мотивами, эта картина ярко выделялась на фоне живописи Кента. В 1958 году на заседании ученого совета Пушкинского музея специалист по западному искусству Ирина Кузнецова раскритиковала Кента за то, что, как ей представлялось, работа художника была стилистически близка к поэтике Уильяма Блейка (ил. 4.6, вкладка)[263]. Однако при этом Кузнецова отметила, что мистицизм в живописи для Кента нетипичен и что большинство его картин все же написано в реалистической манере. Эта единичная отрицательная оценка ни в коей мере не повлияла негативно на профессиональную репутацию Кента в СССР, поддерживаемую подавляющим большинством хвалебных рецензий на его творчество. По крайней мере с 1953 года советские культурные ведомства утверждали нарратив, позволявший слегка критиковать Кента
