Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Эта метаморфоза в отношении к Кенту, когда отказ проводить выставку сменился заинтересованностью, отражает глубинные изменения в советской культурной политике, происходившие в период перехода от позднего сталинизма к оттепели. Сразу после смерти Сталина в 1953 году главенствующая прежде повестка изоляционизма начала уступать место стремительно возникающим практикам взаимодействия с зарубежными странами. Фредерик Баргхорн, один из первых западных исследователей советской культурной политики, отмечал:
Самое разительное и бросающееся в глаза отличие лозунгов послесталинского времени от лозунгов последних лет жизни Сталина состояло в том, что… стали все чаще употребляться «интернационалистические» символы. Эта тенденция обнаружилась уже в первомайских лозунгах 1953 года, опубликованных буквально через шесть недель после смерти Сталина. Самый первый лозунг содержал призыв: «Выше знамя пролетарского интернационализма!»[221]
Элеонори Гилбурд, современный историк культуры СССР, также отмечает, что постановления КПСС уже в 1955 году утвердили «социалистический интернационализм» – новый вектор в советской политике, направленный в том числе на взаимодействие с западными странами[222]. С учетом этих обстоятельств внесение ВОКС в план мероприятий 1955 года выставки Кента, отклоненной в 1953 году, выглядит закономерным. Эта установка на взаимодействие с внешним миром стала особенно очевидна после ХХ съезда КПСС, в 1956 году, когда Никита Хрущев провозгласил курс на либерализацию и десталинизацию Советского государства[223]. И именно в вопросах международных контактов политика Хрущева поначалу особенно резко контрастировала с прежними антизападными настроениями. В середине 1950-х годов советская пропаганда кардинально сменила тон обсуждения вопросов взаимодействия с иностранными государствами, а концепция «мирного сосуществования» стала определяющей. В отличие от политического курса периода ждановщины теперь сотрудничество с капиталистическим миром не только допускалось, но и воспринималось как эффективный стимул для развития СССР. К примеру, освоение западных технологий можно было бы использовать для ускорения процесса построения коммунистического общества. В 1957 году американская пресса с оптимизмом откликнулась на новую политику Кремля: «МОСКВА, 21 мая. Сегодня Советский Союз выглянул в свое западное окно и увидел там железный занавес. Правительство заявило, что это, по-видимому, какая-то западная конструкция, и созвало комиссию для ее сноса»[224].
В области культуры первым масштабным событием, ознаменовавшим эти эпохальные изменения в СССР, стал Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года в Москве, на который съехалось 340 000 гостей из 131 страны. Девиз фестиваля – «За мир и дружбу» – четко выражал новые политические ориентиры СССР, и Гилбурд справедливо называет это молодежное мероприятие апофеозом курса на культурное единство и мирное сосуществование[225]. На новый уровень вышли и международные художественные контакты: в рамках фестиваля в парке Горького прошла выставка искусства, где было представлено 4500 работ художников из 62 стран. Годом позже было подписано соглашение Лэйси – Зарубина, благодаря которому возникла четкая институциональная рамка для регулярных и прежде немыслимых форм культурного взаимодействия между СССР и США: театральных гастролей, художественных выставок, академического обмена и т. д.
Выставка Кента проходила в этой новой для холодной войны атмосфере теплоты, дружбы и мира. При этом для Советского Союза экспозиция американского художника оказывалась значимым актом одновременно и международной, и внутренней культурной политики. На фоне предшествующей культурной изоляции СССР от США выставка Кента подтверждала приверженность Советского Союза новому интернационалистскому курсу, а также выступала свидетельством того, что отношения между двумя сверхдержавами переходят в фазу активного взаимодействия. Что касается внутренней культурной политики, выставка Кента, знакомя зрителя с работами реалистического и, как подчеркивала советская пресса, подлинно американского художника, частично удовлетворяла запрос советской аудитории на западное искусство. Кент, несомненно, сознавал, что выставка, запланированная на декабрь 1957 года, неразрывно связана с реалиями политики периода холодной войны, и в официальном обращении к ВОКС, сделанном за полгода до ее начала, подчеркивал:
То обстоятельство, что на этот раз роль гостя, чьи работы выбраны для показа в Советском Союзе… выпала американскому художнику… имеет огромное значение. Советские люди увидят и поймут, а может быть, даже полюбят мои картины… Так пусть и наши народы по крайней мере познакомятся друг с другом, и поймут, и полюбят друг друга[226].
Выставки по-советски
«Рокуэлл Кент. Живопись и графика» – первая масштабная выставка американского искусства в советском музее – открылась в ГМИИ им. Пушкина 12 декабря 1957 года. На этой приуроченной к 75-летию художника крупной ретроспективе было представлено 55 картин и 163 графических произведения[227]. Каталог свидетельствует о том, что в организации выставки участвовали только советские официальные учреждения: ВОКС, Союз художников СССР и Пушкинский музей[228]. Не обошлось и без участия ЦК КПСС, без санкции которого выставка американского художника не была бы возможна[229]. Руководила проектом Тамара Мамедова, атташе по вопросам культуры при посольстве в Вашингтоне. В марте 1957 года Мамедова пригласила Кента в штаб-квартиру советского представительства в Нью-Йорке, где они на словах договорились о турне его работ в СССР[230]. Советская сторона брала на себя всю организационную рутину, кроме отбора экспонатов – это осталось на усмотрение Кента. Для советских зрителей художник решил собрать обширную обзорную выставку, которая бы охватывала его более чем 50-летний творческий путь. Поэтому включил в экспозицию работы, представляющие знаковые этапы в его биографии: пейзажи, написанные в штате Мэн, виды Аляски и Ирландии, а также графику разных лет. Часть холстов, отобранных для экспозиции, принадлежали самому Кенту, остальные же входили в частные и музейные коллекции на территории США[231]. Для организации логистики не принадлежащих ему работ Кент обратился к знакомому арт-дилеру Роберту Макинтайру[232].
25 мая, через два месяца после первоначального устного соглашения, Кент наконец получил из советского посольства официальное письмо, где уточнялось, что выставка откроется в сентябре 1957 года в Пушкинском музее. Советская сторона предлагала передать картины для экспонирования на три-четыре месяца. Мамедова заверила, что подготовительную работу – упаковку, страхование, транспортировку и т. д. – возьмет на себя ВОКС[233]. В июле собрание живописи и графики Кента было готово к отправке в Москву[234]. Транспортировка заняла больше времени, чем ожидали, поэтому открытие выставки пришлось отложить до декабря. Из-за этой задержки Кенту и Макинтайру пришлось писать владельцам частных коллекций и директорам музеев, предоставившим экспонаты, многочисленные письма с извинениями за то, что картины не удастся вернуть в течение
