Петербург на границе цивилизаций - Тюрин Александр Владимирович Trund

К сожалению, общественные потрясения приближались с куда большей скоростью.

Те страшные испытания, что выпали на долю Петербурга в начале XX века, во многом были последствиями имитационно-западнической политики эпохи Александра II. Можно бездумно повторять про «гнилое самодержавие», но как раз разрушительными показали себя силы либерального реформаторства. И то, что произошло в Петрограде пятьдесят с лишним лет спустя, определилось теми неверными решениями, которые были сделаны в Петербурге реформаторами в начале правления Александра II.

«Реакционер» Николай I так и не решился резким взмахом пера отменить крепостное право. Однако его экономическая и социальная политика была нацелена на увеличение благополучия крестьян, государственных и крепостных, на преодоление последствий череды сильнейших засух, мучивших Россию на протяжении 1830–1840-х гг.

«Николай Палкин» думал о простом человеке. Государственное крестьянство стало при нем гораздо многочисленнее, богаче и свободнее, в том числе и благодаря переселенческой политике. А крепостное право уходило де-факто вместе с тем, как разорившиеся поместья закладывались в государственные (иного варианта не было) кредитные институты[196]. По словам Ключевского: «Постепенно сами собой дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства»[197].

А при либеральном Александре II землевладельческая олигархия заложила под тысячелетнюю российскую государственность колоссальную мину.

Либерально-буржуазная реформа 1861 (проведенная по декабристским канонам, хотя и в смягченном виде) урезала количество земли, которым реально располагало крестьянство – на 40-70%. И породила массу малоземельных крестьян. Бывшие владельческие крестьяне имели теперь земли намного меньше, чем до прославленной реформы. Разделение помещичьих и крестьянских земель шло с «отрезками» в пользу помещиков. Многие крестьяне и вовсе брали минимальные «даровые» наделы (0,75 десятины), за которые не надо было вносить выкупные платежи; и с ростом и дроблением крестьянских семей с них невозможно было прокормиться.

Еще одним следствием реформы стала усилившаяся чересполосица, разбросанность земельных участков у крестьянина — ведь землевладельцы «отрезали» себе лучшие земли.

Правительство тут же влезло в долги перед Ротшильдами – которые, кстати, активно финансировали антиправительственную агитацию – и продало англосаксам Аляску, чтобы выплатить компенсацию помещикам за их утраченную «частную собственность». (Кстати, и самая идея торговать русскими землями было чисто либеральная, и первой пришла в голову брату императора вел. кн. Константину Николаевичу после прочтения статьи А. Серно-Соловьевича в книге «Голоса из России», изданной Герценом в Лондоне в 1860 г.[198])

За свое основное средство производства, землю, крестьянам пришлось еще платить государству, которое взяло их «долг» помещикам на себя – помощью выкупной операции, растянувшейся на многие десятилетия.

Не получая дешевых кредитов (система госкредита в реформу рухнет первой), крестьянское хозяйство погашало задолженность вывозом всё дешевеющего хлеба — и крестьянство всё более недоедало. Ростовщический капитал начинает разорять деревню, нести в нее долговое рабство.

Выколачиванием недоимок и долгов из крестьянина будет заниматься не помещик и не мироед, а государственный чиновник, на него будет обращаться ненависть.

Со времени «освобождения» идет быстрое расслоение крестьянства, причем самым массовым слоем со временем становятся бедняки.

Скорее всего, либеральное правительство хотело сделать всё по-​английски, чтобы малоземельные и нуждающиеся крестьяне уходили в города, вкалывать на фабриках. Однако в России не было тех источников роста промышленного капитала, как в британской метрополии, которые получала огромные средства от ограбления колоний, и не имелось возможности отправлять массы обезземеленных за океан. А для ускорения оборачиваемости оборотных средств огромная страна нуждалась сперва в создании обширной транспортной инфраструктуры.

В условиях низкого душевого производства хлеба, обусловленного коротким периодом сельскохозяйственных работ, то есть самой природой, выкупные платежи у большинства русских крестьянских хозяйств отнимали не только излишки, но и необходимый продукт. Все это приведет с лагом в несколько десятилетий, что крестьянство перестанет быть опорой государства. Социальный котел булькал всё сильнее, однако не было и близко той жестокой системы наказаний для недовольных, каковая существовала в той же Британской империи. «Свобода», в ее либеральном варианте, оказалась хуже барщины и оброка. Когда-то в Англии обезземеливающееся, нищающее и пролетаризирующееся крестьянство обеспечило промышленную революцию, у нас оно обеспечит гражданскую войну…

Фритредеры предопределили роль России на периферии мировой капиталистической системы с функциями экспортера дешевого зерна и прочих видов сырья, и открытыми настежь воротами для западных фабричных товаров. То есть, в роли максимально выгодной для западного ядра капиталистической мировой системы.

В 1857 российское правительство приняло либеральный таможенный тариф – министром финансов был М. Рейтерн, убежденный фритредер и позднее организатор продажи Аляски Соединенным Штатам.

Но идеологов либерализма постигла неудача.

Крестьянское малоземелье и долговой пресс, созданные с благой либеральной целью — превратить крестьян в пролетариат, а помещичьи имения в крупные капиталистические хозяйства — вели к разорению земледельцев, но не спасало от разорения и помещиков. Разрешенная реформой полная приватизация поместий уже в 1860-х гг. привела к масштабному выводу земельной ренты за рубеж: до 200 млн. руб. за первые шесть лет после реформы. Типичной фигурой высшего общества стал землевладелец, продавший свое нерентабельное имение или сдавший свою землю в аренду крестьянской общине или заложивший ее банкиру и прожигающий состояние даже не в Петербурге, а в Париже или Ницце — под звук пробок, выбиваемых шампанским, и смех обворожительных мадмуазелей.

Усилившееся крестьянское малоземелье и колоссальная задолженность общины после 1861 г. не были нечаянным следствием благих помыслов. Напротив, либеральные реформаторы позаботились об этом в первую очередь.

Для либералов прогрессом считался повсеместный приход капиталистических отношений (а для наиболее радикальных господ еще и ослабление «самодержавия», т. е. государства). То, что такой «прогресс» вел Россию на эксплуатируемую периферию капиталистического мира, за счет которой Запад производил накопление капиталов, наших либерал-догматиков особо не волновало. Собственно, это и было прямой целью для либералов и промежуточной целью для революционеров (так-де быстрее придет революция). И те и другие хотели «войти в Европу», хотя бы в виде бифштекса на европейском столе.

Казалось бы, из создавшейся ситуации должно прямо вытекать всяческое содействие переселениям и колонизации новых земель. Но все обстояло прямо наоборот.

Согласно либеральной идеологии, те крестьяне, что испытывают недостаток земли, должны идти батрачить на крупных земельных собственников, гонящих сельскохозяйственное сырье на экспорт. Совсем как в Пруссии. Или отдавать свои дешевые рабочие руки городским капиталистам, как в Англии. Отселение же крестьян в дальние края несёт лишения сырьевой олигархии. У нее не будет батраков, к ней перестанут течь арендные платежи, ее земля упадет в цене. Да и городским капиталистам придется несладко — повысится стоимость рабочей силы. В общем, кошмар: капитал не копится, не растет банковский счет.

Более тридцати лет после реформы 1861 г. оказались периодом всяческих помех и ограничений на самых важных направлениях колонизации.

В середине XIX в. наметились три основных района, нуждавшихся в отселениях. Это, во-первых, старые черноземные области, Воронежская, Курская, Тульская, Рязанская и отчасти Харьковская, — те самые, что с середины XVI в. и до середины XIX в. сами были центрами притяжения земледельческой колонизации. Теперь крестьяне этих губерний страдали малоземельем.