Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
С ремигрантами из других советских республик также обращались не как со свободными людьми. Их распределяли по различным областям Казахстана в административном порядке, в соответствии с установленными лимитами. Партийные руководители областей получили от Мирзояна указания, возлагавшие на них личную ответственность за устройство ремигрантов[1255]. Надлежало следить, чтобы их направляли главным образом в «крепкие» колхозы, имеющие МТС, и только там, где это окажется невозможным, специально создавать колхозы из новоприбывших. Местные власти старались выполнять это требование. По официальным данным, за 1933 г. более 60 тыс. хозяйств были «подселены» в «существующие» колхозы и всего около 7700 семей организованы в самостоятельные коллективы[1256]. ОГПУ вносило свой вклад в дело, усиленно выискивая в этой группе населения «антисоветские элементы»[1257].
Тысячи семей депортировались в незнакомые им места и принуждались к непривычной работе. При размещении этих людей власти не обращали внимания на то, из каких районов они когда-то бежали. Их посылали, к примеру, в хлопководческие и свекловодческие совхозы и колхозы на юге Казахстана, у которых ввиду сурового климата, крайне тяжёлых условий труда и расположения в малярийной местности постоянно возникали проблемы с рабочей силой[1258].
Однако ни принимаемые меры, ни имеющиеся ресурсы не позволяли взять под контроль всю массу беженцев, в придачу Казахстан по-прежнему обременяли высокие нормы заготовок. Зная, что его обращение пропадёт втуне, Мирзоян, тем не менее, в июне 1934 г. в очередной раз указал на тяжесть положения: «Мы вручили только на 86% обязательства по мясу. Остальные 14% нам очень трудно разместить… Чтобы полностью разместить обязательства, нам надо их вручить 552 тыс. хозяйств. У нас по всей республике числится 560 тыс. хозяйств, причём на основании постановления ЦК [от 17 сентября 1932 г. — Р.К.] мы кочевые и полукочевые хозяйства должны освободить. Это составит, по крайней мере, 150 тыс. хозяйств. Остаётся 400 тыс. хозяйств. У нас не хватает хозяйств, чтобы вручить обязательства»[1259]. Показательно, что в мае 1934 г. из примерно 150 тыс. зарегистрированных хозяйств, которые с июня 1933 г. вернулись в Казахстан, «устроенными» считались всего 78 тыс.[1260] Иными словами, государственными мероприятиями по оседанию в какой-либо форме охватывалось не более половины ремигрантов. Множество остальных были предоставлены самим себе[1261]. Некоторые казахи жаловались на создавшееся положение, требуя выполнения данных им обещаний. Иначе, говорилось в письме от репатриантов из Кзыл-Тусского района, «район опять останется без населения»[1262].
К концу 1934 г. большинство беженцев вернулось в Казахстан. Правда, в 1935 г., по осторожным оценкам, в других советских республиках ещё находилось больше 30 тыс. казахских хозяйств, которые подались домой только в последующие годы[1263]. Часть поздних репатриантов прибывала на родину вследствие усилий соседних республик и областей по «очистке» своей территории, другие решали вернуться, окончательно убедившись, что голод позади. С точки зрения партийных боссов, это уже были «отдельные случаи»[1264].
«Делегирование» катастрофы
Беженцы от голода стали объектами советской демографической политики, ориентированной прежде всего на нужды сельскохозяйственного производства. Одной из основных её составляющих была канализация миграций, с тем чтобы, во-первых, преодолеть голод, а во-вторых, направлять бесприютное население в те регионы, где существует нехватка рабочих рук. Вдобавок такое перемещение населения всегда сопровождалось чистками и розыском врагов. Но главное — территориальное и социальное переустройство большой части казахского общества давало удобную возможность окончательно реализовать (и закрепить) советские притязания на власть.
Поэтому одновременно с массовым возвращением беженцев из соседних республик весной 1933 г. ужесточилась политика в отношении внутренних беженцев. Милиция и ОГПУ начали систематически «чистить» города и станции[1265]. Большинство питательных пунктов закрывалось в связи с переходом к децентрализованному оказанию помощи в колхозах и совхозах либо обслуживало определённые категории рабочей силы[1266]. Право на бесплатное питание оставалось только у «истощённых и детей». Таким образом казахов загоняли в колхозы и совхозы, где (якобы) имелись для них продовольствие и работа.
«Освобождая» города и другие «чувствительные точки» от голодающих[1267], Казахстан вовсе не шёл по какому-то особому пути. Эта практика вполне соответствовала представлениям Сталина, распространявшимся на весь Советский Союз. В феврале 1933 г. он заявил, что «лодыри» заслужили голодную смерть, двумя годами позже — оправдывал жертвы голодных лет успехами индустриализации[1268]. «Чистка» городов, вытеснение голода в сёла, аулы и колхозы, снабжение продовольствием только работающих составляли весной 1933 г. ядро государственных мероприятий в голодающих регионах.
Важную роль играла паспортизация. Кризис 1932–1933 гг. вызвал волны массовых миграций по всей стране, в города хлынули миллионы бездомных и нищих. Не желая полностью потерять контроль над этим «зыбучим обществом» (Моше Левин), советское государство разрешило проживать в городах лишь обладателям паспорта с пропиской. Тем самым крестьяне, имевшие крайне мало возможностей получить такой документ, привязывались к колхозам, а «чистка» городов обретала «нормативную» основу. Секретный раздел инструкции о выдаче паспортов запрещал давать паспорта и прописку целому ряду «элементов», к которым относились беглые «кулаки», лица без определённых занятий, уголовные преступники[1269]. Паспортная система превратилась в одну из главных составляющих сталинского репрессивного аппарата[1270]. За несколько месяцев сотни тысяч людей были выселены из городов и частью высланы в ужасных условиях в Сибирь и другие отдалённые районы[1271].
Изгнание беженцев из городов Казахстана отвечало вышеописанным правилам. В Аулие-Ате высокопоставленная комиссия постановила незамедлительно «очистить» город от откочевников[1272]. Власти Актюбинска приказали в кратчайший срок выслать из города всех «бродяг»[1273]. Правда, в апреле 1934 г. горком партии вынужден был констатировать, что, несмотря на несколько «чисток», город снова полон откочевников, среди которых скрывается множество кулаков и баев. Прежние попытки «освободить» городскую территорию от этих людей не принесли удовлетворительных результатов, напротив: некоторые лица задерживались милицией уже по три-четыре раза. Отныне, распорядился горком, продовольствием должны снабжаться лишь те казахи, которые готовы за него работать. Всех остальных как «тунеядцев» следует выгнать из Актюбинска раз и навсегда[1274].
Бремя нового курса предстояло нести на своих плечах местным органам, на которые возложили ответственность не только за экономическую ситуацию, но и за возвращающихся казахов. Местные руководители в отчаянии беспрерывно просили увеличить отпуск продовольствия, получая один и тот же ответ: на каждую область есть лимит, рассчитывать на дополнительные поставки не следует[1275]. Работникам Аксауского района, которые жаловались, что не в состоянии прокормить выделенным продовольствием нескончаемый поток голодных беженцев — более 2700 хозяйств, председатель
