Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
Выполняя свои обязательства по поставке хлеба и остальных продуктов сборным пунктам в других республиках, казахские организации часто посылали туда некачественный товар, которому не нашлось другого применения. Например, когда Центральное управление по хлебозаготовкам получило задание отправить в Киргизию несколько вагонов хлеба для помощи беженцам, к месту назначения прибыло плохое, смешанное с песком зерно. Хлеб, выпеченный из него, оказался несъедобным. Тем не менее его раздали казахам. Когда началась раздача помощи, писал в своём докладе ответственный уполномоченный, местное население стало насмехаться над казахами: «Разве это хлеб, вот видите, чем вас кормит Казахстан, здесь выдают ещё наполовину с песком, а приедете, совсем камень будут выдавать»[1240].
Хуже всего пришлось казахам в Каракалпакии. Здесь, на южном берегу Аральского моря, всю весну и лето 1933 г. на сборные пункты стекались люди. Большинство не имело ничего кроме одежды на себе (часто оборванной), многие очень ослабели после пеших переходов по суровым местам. В этом глухом и даже по среднеазиатским меркам «отсталом» районе власти совершенно не справлялись с постоянным притоком голодающих. Они не располагали ни техническими возможностями для помощи десяткам тысяч человек, ни соответствующими запасами. Не хватало всего: продовольствия, жилья, медицинского обслуживания. Стремительно распространялись инфекционные заболевания, множество людей умирало либо от них, либо от голода[1241]. В сентябре 1933 г. ожидающим отправки уже не оставалось ничего иного, как демонстративно положить труп умершего от голода перед зданием управления пароходства, чтобы привлечь внимание к своему положению[1242].
Через несколько месяцев, в мае 1934 г., ситуация снова резко ухудшилась. Власти Узбекистана и Туркмении практически прекратили помощь беженцам, чтобы вынудить казахов к откочёвке. Теперь в Каракалпакии находились, по оценкам ОГПУ, свыше 10 тыс. казахских хозяйств в составе более 45 тыс. чел., плюс тысячи детей-сирот. Местные власти могли снабдить самым необходимым в лучшем случае половину, в том числе и потому, что некоторые руководящие товарищи прикарманивали отпущенные на это средства. Смертность росла, а местные колхозники боялись за свой урожай, поскольку голодающие тащили всё, что казалось им съедобным[1243].
Каракалпакские коммунисты заявили, что могут устроить у себя не больше 3 тыс. хозяйств, а остальные 7 тыс. надо как можно быстрее вывезти. Последовали долгие переговоры, в ходе которых Наркомат водного транспорта подсчитал, что перевозка 7 тыс. хозяйств по Аральскому морю в Казахстан — при условии урегулирования вопросов оплаты рейсов и снабжения пассажиров — займёт пять месяцев[1244]. Казахстан опять всеми средствами отбивался от ремигрантов. Исаев уверял, что Каракалпакия пользуется удобным случаем отделаться даже от тех казахских хозяйств, которые обосновались там уже много лет назад. Помимо того, он требовал значительного увеличения предоставляемых на репатриацию средств[1245], успеха, однако, не добился[1246]. Неясно, насколько справедлив упрёк Исаева по поводу выселения хозяйств-старожилов. Вряд ли он совсем высосан из пальца, поскольку возвращение беженцев предоставляло руководству окружающих республик и областей долгожданную возможность избавиться от неугодных групп населения. Особенно там, где казахи не могли быть объединены в «национальные колхозы» или автономные административные единицы[1247], а «подселялись» в деревни, желание спровадить чужаков было велико.
Не случайно к беженцам при отправке на родину относились точно так же, как к спецпоселенцам, которых с начала 1930-х гг. сотнями тысяч ссылали в Казахстан и Сибирь[1248]. В обоих случаях и местные власти, и столичное руководство думали прежде всего об очистке целых регионов: от «социально чуждых элементов», от «кулаков», а также от нищих бродяг и представителей иных этнических групп. Что будет с людьми в конце пути, не имело при подобных соображениях особого значения. С точки зрения тех, кто проводил депортацию, проблема была улажена. С точки зрения принимающих районов — и самих депортируемых — проблемы только начинались[1249].
На этом сыграл Мирзоян, подняв вопрос о репатриантах из Каракалпакии на пленуме ЦК в июне 1934 г.: «Сейчас возвращаются откочевники, и если мы им вручим обязательства [по сдаче сельхозпродукции. — Р.К.], от этого мяса всё равно не получим»[1250]. Дальше последовал обмен репликами, в ходе которого выяснилось два момента: что Москва не очень много знает о происходящем в Средней Азии, а интересуется такими вещами ещё меньше. Беженцы её не волновали.
Вот диалог, начатый наркомом обороны К.Е. Ворошиловым:
«ВОРОШИЛОВ: А вы поменьше их принимайте.
МИРЗОЯН: А постановления Совнаркома РСФСР, какой-то комиссии СТО предлагают принять от Каракалпакии 7 тыс. Наши соседи в своё время казахов со скотом с удовольствием принимали, а теперь они их огромными массами отправляют обратно.
КАЛИНИН: Это же ваши.
МИРЗОЯН: Наши, это верно, но всех их сразу принять и устроить мы не можем, тем более что на это дело нам больших средств не дают.
СТАЛИН: Добились того, чтобы вам предложили.
МИРЗОЯН: Нет, т. Сталин, со среднеазиатцами по этому вопросу мы, наоборот, воюем.
СТАЛИН: А почему не обжаловали, если это решение было неправильно?
МИРЗОЯН: Перед отъездом [в Москву. — Р.К.] мы получили это решение и хотим обжаловать. Там ещё говорится о дополнительных 7 тыс. от Туркменистана.
ГРЯДИНСКИЙ: Из Сибири ещё можете получить»[1251].
К тому времени, как после Мирзояна стал выступать секретарь Средне-Волжского крайкома В.П. Шубриков, тема собравшимся наскучила. Когда Шубриков сказал, что часть населения края в минувшем году из-за нехватки продовольствия ушла в другие регионы СССР, но теперь возвращается, Сталин перебил его: «Откочевники? У вас разве есть откочевники?» В протоколе в этом месте отмечено: «Смех». Шубриков сумел ответить только: «У нас нет», — и перешёл к другим вопросам[1252].
С середины 1930-х гг. в потоки репатриантов влились также десятки тысяч людей, которые бежали от голода в Синьцзян, но в обстановке гражданской войны не видели там для себя никаких перспектив[1253]. ОГПУ забеспокоилось, опасаясь, что среди этих репатриантов скрываются «шпионы» и «баи». Пограничники получили чёткие указания «не стимулировать» иммиграцию и сделать всё возможное, чтобы «беженцы могли снова вернуться в Китай». Только в октябре–декабре 1934 г. китайско-казахскую границу пересекли свыше 10 тыс. чел., в основном дунгане и казахи. Чекисты заявляли, что их присутствие грозит «эксцессами» в приграничных районах, поэтому всех возвращающихся нужно отправлять в глубь страны, а тем, кто не согласится, запретить въезд в СССР. Они предлагали размещать ремигрантов
