Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
§ 13. «По законам военного времени»: правосудие хана Кучума
Выдающийся ученый и путешественник Г.Н. Потанин, находясь в ссылке после осуждения по делу «сибирских сепаратистов», в письме своему коллеге и единомышленнику Н.М. Ядринцеву от 4 марта 1873 г. писал: «Таким образом, судьба моя хочет быть похожей на судьбу кучумовского татарина, о котором я мало знаю (знаете ли Вы?), потому что рассказ о нем я читал только в коротенькой летописи, хранящейся в Румянцевск[ом] музее. Кучум приговорил одного татарина за какое-то преступление к смерти, но [одновременно] обещал ему амнистию, если он высмотрит лагерь Ермака и принесет оттуда стрелу. Я даже жду переложения в альбом этой легенды. Наши казаки поют песню, чуть ли не переложение этой легенды; в ней татарин обращается к какому-то хану со словами: “Не прикажи, хан, казнить, прикажи слово говорить”, – и потом рассказывает, что он видел неприятельский лагерь. Чтобы стихотворение имело гуманное значение, нужно в уста татарина вложить упрек хану полночных стран в конце его речи» [Письма…, 1987, с. 142].
Действительно, в ряде сибирских летописей при описании обстоятельств последнего сражения и гибели Ермака присутствует сообщение подобного рода, которое ряд исследователей относит к числу «сказочных анекдотов» [Бахрушин, 1955, с. 21], «небылиц» [Скрынников, 1989, с. 598–599] либо же заимствований из фольклора сибирских народов, связанного с русским завоеванием Сибири (см.: [Солодкин, 2015, с. 144]). В самом деле, в значительном количестве летописей, как и в последующих исторических сочинениях по истории Сибири, этот сюжет отсутствует (см.: [Солодкин, 2010, с. 113–114])[72].
Однако, несмотря на небезосновательные сомнения в истинности данного сообщения, оно представляется весьма интересным для исследования в историко-правовом отношении, поскольку позволяет высказать некоторые предположения об особенностях уголовного права и процесса в Сибирском ханстве эпохи Кучума. Учитывая скудность источников о правовых реалиях этого государства, любой, даже косвенный, сюжет, позволяющий пролить свет на регулирование тех или иных сфер правоотношений в нем, заслуживает пристального внимания.
Итак, в чем же заключается летописный сюжет, упомянутый Г.Н. Потаниным и впоследствии привлекавший внимание исследователей? Приведем его по одному из вариантов Есиповской летописи, который представляется наиболее ярким и подробным (предисловие по Долзовскому списку): «Бысть же у него (Кучума. – Р. П.) татарин в смертной вине и казни, и рече ему Кучюм “Поиди и уведай мне в реке броду. Толко уведаеш, и я тебя свобожу от казни и пожалую”. Тотарин же реку перебрел и виде их спящих. Пришедше и поведа Кучюму, яко спят вси. Сем же речам Кучюм не поверил и паки посла его вдругое и рече: “Возми у них что мочно взяти”. Татарин же егда прииде вдругое и украде у казаков пищал и лядунку, и к Кучюму принесе» [ПСРЛ, 1987, с. 74]. Таким образом, речь идет о некоем подданном Кучума, совершившем тяжкое преступление («смертная вина»), которого хан приговорил к смертной казни, но пообещал помиловать, если тот выполнит важное и при этом опасное задание.
Другие варианты этого сюжета, представленные в различных летописных источниках, имеют некоторые расхождения с вышеприведенным. В частности, в большинстве сообщений упоминается, что в результате второго посещения лагеря казаков татарин унес у них три пищали и три лядунки («вязки») с порохом [ИКРИ, 2005, с. 151, 256–257; Краткая сибирская летопись, 1880, стб. 28; ПСРЛ, 1987, с. 40, 73, 78, 185, 310–311] (см. также: [Солодкин, 2010, с. 136]). Однако в целом, как представляется, подобного рода вариации не имеют существенного значения для дальнейшего историко-правового анализа.
Зато другие разночтения, по нашему мнению, могут такое значение иметь, причем принципиальное. В частности, в Ремезовской летописи (по Мировичевскому списку) сообщается: «Бе бо у Кучюма татарин в смертной казни, и сего посла проведати Ермака и броду через перекопь» [ИКРИ, 2005, с. 256–257; Краткая сибирская летопись, 1880, стб. 28]. Таким образом, насколько можно понять, хан приговорил преступника к казни и отправление его в разведку, по сути, представляет собой наказание за совершенное деяние. Близко по смыслу сообщение Есиповской летописи (предисловие Окладной книги), где упоминается просто о «татарине… в вине», которого хан отправляет на разведку [ПСРЛ, 1987, с. 73]. Опять-таки речь идет об отправке на опасное задание в качестве наказания, причем говорится даже не о «смерной вине», т. е. наиболее тяжком преступлении, а о виновности как таковой.
Вызывает интерес также обещание Кучума смертнику за успешное выполнение поручения: в цитированном варианте хан обязуется не только освободить преступника от смертного приговора, но и наградить («пожаловать») его за успешное выполнение поручения; аналогичное сообщение имеется в Сибирском летописном своде [ПСРЛ, 1987, с. 185, 310–311]. В других вариантах Есиповской летописи ханские слова звучат следующим образом: «то от казни отпущу тя», «и я тебя от казни пожалую» [Там же, с. 40, 73, 78]. В данной интерпретации сам факт освобождения приговоренного от смертной казни (т. е. помилование) является, таким образом, «пожалованием» со стороны хана.
Как бы то ни было, различные варианты анализируемого сообщения, несмотря на все разночтения, объединяет, по сути, одно: был преступник, совершивший тяжкое противоправное деяние, за которое хан приговорил его к смерти, но дал шанс искупить свою вину и получить прощение при условии выполнения опасного боевого задания. Ни один из вариантов не дает никаких зацепок для предположения, в чем же состояло преступление упомянутого татарина. Можно лишь допустить, что оно было связано с проявлением ненадежности нарушителя, неслучайно во всех вариантах упоминается о том, что первичному донесению разведчика хан не поверил и отправил в лагерь Ермака повторно, чтобы тот принес доказательства отсутствия там стражи (в фольклоре – стрелу, согласно Г.Н. Потанину, в летописях – пищали и пороховницы).
Возникает вопрос, насколько данное сообщение отражает правовые реалии Сибирского ханства? По нашему мнению, для ответа на этот вопрос следует провести сравнительный анализ имеющегося материала с другими историческими источниками. Сразу отметим, что прямых аналогов данного решения хана Кучума в иных источниках по истории средневековых тюрко-монгольских государств мы не встречаем. Однако ряд сообщений из источников, относящихся еще к эпохе Монгольской империи, позволяет выдвинуть гипотезу о некоем общем принципе – замене смертной казни за тяжкое преступление (или другого сурового наказания за менее тяжкое противоправное деяние) отправкой на опасное задание, которое при иных обстоятельствах могло бы быть расценено как совершение военного подвига.
Так, например, известно, что в начале 1220-х годов нойон Тогачар из племени кунграт, зять Чингис-хана (муж его дочери Тэмулун), допустил серьезное
